Пока он служил в администрации Клинтона — а это была золотая эра взлета акций и рубиномики, — Рубина просто возносили до небес. Как только разразился кризис 2008 года — начали критиковать так же страстно, как до этого хвалили; впрочем, судить, кто он на самом деле — герой, злодей или что-то посередине, — не в моей компетенции. Что мне интересно — так это то, как много людей отреагировало на вероятностное мышление Рубина, изложенное в очерке, опубликованном New York Times в 1998 году. Его сочли поразительным и вызывающе парадоксальным. Профессионалы пришпиливали мысли Рубина относительно мышления на стены своих офисов, рядом с вдохновляющими посланиями и фотографиями детей. «Люди в самых разных обстоятельствах говорили мне, что мой очерк оказал на них большое влияние», — вспоминал он в 2003 году. Такая реакция озадачила Рубина. Сам он думал, что не сообщил ничего удивляющего. Но когда расширил эту тему в своей автобиографии, реакция оказалась такой же. Более десяти лет спустя «после моих выступлений на различных конференциях ко мне все еще подходят люди и говорят: „У меня есть экземпляр вашей книги, вы не могли бы ее подписать?“ или „Меня это действительно заинтересовало и стало иметь значение для меня именно из-за обсуждения вероятностей“, — рассказывает Рубин. — Не могу понять, почему то, что кажется очевидным мне, для других людей оказывается откровением»[113].

Вероятностное мышление и ментальные циферблаты с двумя и тремя значениями, которые для нас более естественны, — это как рыбы и птицы: абсолютно разные существа. Каждое основывается на разном представлении о реальности и о том, как в ней ориентироваться. И тот и другой циферблат могут казаться невероятно странными тем, кто привык мыслить по-другому.

Неуверенные суперпрогнозисты

Роберту Рубину не понадобилось бы «стучать по столу», чтобы объяснить суперпрогнозистам: 80 % вероятности того, что что-то произойдет, означает также 20 % вероятности, что что-то не произойдет. Отчасти благодаря отличным математическим способностям суперпрогнозисты, как и ученые-естественники и математики, тяготеют к вероятностному мышлению.

Осознание непреодолимой неопределенности — сущность вероятностного мышления, но ее сложно измерить. Чтобы сделать это, мы воспользовались разграничением, которое предложили философы, между «эпистемической» и «алеаторной» неопределенностью. Эпистемическая неопределенность — что-то, что мы не знаем, но что познаваемо, по крайней мере в теории. Если надо предсказать, как будет работать загадочная машина, инженеры могут, в теории, вскрыть ее и выяснить это. Одержание верха над механизмами — прототип предсказания реальности, похожей на часы. Алеаторная неопределенность — это не просто что-то, что вы не знаете; это то, что непознаваемо в принципе. Неважно, как сильно вы хотите знать, будет ли идти дождь в Филадельфии через год, неважно, с каким количеством великих метеорологов вы посоветуетесь, — спрогнозировать погоду на год вперед вам не удастся. Тут вы сталкиваетесь с неразрешимой проблемой, похожей на облако неопределенностью, которую невозможно даже в теории устранить. Алеаторная неопределенность всегда обеспечивает присутствие сюрпризов в нашей жизни, как бы тщательно мы все ни планировали. Суперпрогнозисты осознают эту глубокую истину лучше, чем остальные. Когда они чувствуют, что в вопросе содержится непреодолимая неопределенность, как, например, в тех, что касаются курсов валют, они проявляют неизменную осторожность, удерживая свои изначальные оценки внутри пределов теневой зоны «может быть» — между 35 и 65 %, и крайне неохотно выходят за ее пределы. Они знают, что чем «облачнее» видимость, тем сложнее в ней обыграть в дартс того самого шимпанзе[114].

Еще одно свидетельство типа мышления — фраза «пятьдесят на пятьдесят». Для осторожных вероятностных мыслителей 50 % — всего лишь одно из огромного количества значений, поэтому они будут употреблять его не чаще, чем, скажем, 51 % или 49 %. Прогнозисты, которые используют циферблат с тремя значениями, намного чаще будут выбирать 50 % при оценке степени вероятности, потому что для них 50 % равняется «может быть». Таким образом, от тех, кто часто использует это значение, следует ожидать меньшей точности в прогнозах. Именно это продемонстрировали данные турнира[115].