— Хорошо, — тихо сказала она. — Я приду послушать вашу речь.

Ей показалось, что эти слова прозвучали как самое страшное богохульство.

Церковь была полна, причем все собрались задолго до назначенного времени. Перед тем как начать свою речь, Марк отметил, какая необыкновенная тишина стоит вокруг. Никто не перешептывался, не кашлял, не скрипел и не шуршал. Он вдруг подумал, что сейчас может произойти все что угодно. Например, начнется бунт. Или — гораздо вероятнее — он утомит своих слушателей так, что они заснут.

На сегодняшний вечер настоятель предоставил церковь ОМД, поскольку городская ратуша была не в состоянии вместить всех желающих присутствовать на выступлении сэра Марка. На скамьях не осталось ни одного свободного места, помещение было забито до отказа. Казалось, все жители прихода — а также все жители соседнего прихода — пришли послушать его речь. Удивительно, как Толливер успел всех оповестить, подумал Марк. Ведь у него было совсем мало времени.

Джессика сидела в одном из первых рядов. Горожане понемногу начинали принимать ее в свой круг, и Марку это нравилось. Сейчас она занимала место рядом с миссис Меткаф. И тем не менее он не мог не заметить, что ближайший к Джессике мужчина сидел не менее чем в трех футах от нее — не считая мистера Льюиса, который устроился по другую сторону. Он что-то говорил ей на ухо; Джессика, выпрямившись, смотрела прямо перед собой. Ее лицо было бесстрастным. Судя по всему, священник читал ей какую-то лекцию. Стало быть, ее принимали, но не доверяли. Марк почувствовал, как от обиды за Джессику у него больно сжалось сердце. Она заслуживала гораздо большего.

Самые первые скамьи занимали молодые люди с юными, воодушевленными лицами и горящими глазами. Они выглядели так, будто готовы были впитать каждое его слово. На рукавах у юношей были голубые повязки, что обозначало их принадлежность к ОМД. Однажды кто-то сказал Марку, что повязки предназначались для ношения в помещении, когда шляпа, а стало быть, и кокарда была не положена. Джеймс Толливер стоял по правую руку от Марка. Когда все наконец расселись по своим местам, он поднял руку, призывая к вниманию.

— Наш сегодняшний гость не нуждается в представлении, — начал Толливер. — Не найдется человека, который не знал бы непревзойденного, не знающего себе равных, великого сэра Марка.

Марку захотелось закрыть лицо руками. Не знающего себе равных? Великого? Он бы предпочел гораздо более скромные эпитеты. Например, «достойного» было бы более чем достаточно. И учитывая, насколько далеко зашло его знакомство с Джессикой за последнюю неделю, даже этого определения он уже не заслуживал. От этой мысли он почувствовал себя виноватым.

— Как вам всем известно, сэр Марк является автором знаменитейшего труда, «Практического пособия по целомудрию для современного джентльмена». Мы, жители Шептон-Маллет, знаем наизусть каждое слово этой священной книги.

Священной? Марк в красках представил себе, как он берет огромный тяжеленный молитвенник, лежащий рядом, и бьет Толливера по голове.

— Мы выучили каждое предписание, каждое правило. — Толливер повысил голос. — Каждая буква навеки отпечаталась в нашей памяти.

Предварительно исказив каждое «предписание», судя по членским карточкам. С другой стороны, это была всего лишь книга, написанная человеком, а не божественные заповеди, выбитые на каменных скрижалях.

— Мы приняли заветы сэра Марка как руководство к нашей собственной жизни, — торжественно продолжил Толливер. — И, будучи членами Общества мужчин-девственников, мы поклялись блюсти целомудрие и отвергать искушение. Где бы оно нас ни поджидало.

Марк вспомнил о Джессике и том, как поначалу они отвергали ее, и его кулаки невольно сжались.

— Сегодня сэр Марк обратится ко всем нам и расскажет, как сохранять добродетель при любых обстоятельствах. И я, со своей стороны, жду этого с нетерпением.

Раздались аплодисменты и поощрительные возгласы. Марк в замешательстве обвел глазами толпу. Его мысли бурлили.

Он не мог сосчитать всех людей, присутствовавших в церкви. Их было по меньшей мере несколько сотен — а если собрался целый приход, то, возможно, и пара тысяч. Ему приходилось устраивать публичные выступления и раньше, и этот вид деятельности никогда ему не нравился. Хуже, чем поддерживать светскую беседу с одним человеком, могло быть только держать речь перед сотнями людей. Ожидающие взгляды впивались в него, словно тысячи крохотных ножей.

Люди всегда ожидали от него выдающегося ораторского мастерства, хотя на самом деле Марк, как правило, не говорил ничего особенного. Для сегодняшнего дня он заготовил свою обычную речь — краткое изложение самых важных вопросов, поднятых в книге, с комментариями, неизменно сопровождаемое просьбой не забывать о том, что он самый обычный человек, а не какой-нибудь святой.

Первые несколько раз, произнеся заключительные слова, Марк ожидал разочарованного гула и криков. Он был готов к тому, что кто-то вдруг встанет, поднимет руку и скажет: «Да ведь это правда! Вы все слышали, что он только что сказал! Сэр Марк — подделка, он обманщик и плут! Почему, ради всего святого, мы столько времени слушали его?»

Он воображал, что поднимется невероятный шум, газеты накинутся на него с той же страстью, с какой еще вчера восхваляли, а через несколько месяцев все уляжется и люди забудут о нем, переключив свое внимание на более достойный объект.

Но чем больше он настаивал на том, что не является праведником, тем большее низкопоклонство возбуждал. Его почитатели считали, что он просто проявляет неоправданную скромность — никто никогда не верил в то, что он говорит правду. Это было невероятно. Он мог бы объявить, что заключил выгодную сделку с Люцифером, и они окружили бы его после выступления и принялись наперебой восхвалять его деловую хватку. Все бы поздравляли его и похлопывали по плечу, а когда он сказал бы, что интересуется их душами, все дружно впали бы в экстаз: как же, ведь их заметил сам великий сэр Марк!

Он снова посмотрел на Джессику. Сейчас он просто не мог поступить неправильно. Если он не выступит открыто на ее стороне, они так и будут молча осуждать ее. И он, и она не могли не привлекать к себе внимания — в глазах толпы он заслуживал уважения и почета, а она безусловного порицания. Но Марк не мог не помнить о том, что именно он положил руку ей на грудь в их последнюю встречу. Именно он припал губами к ее рту. И в то же время это он стоял сейчас перед сотнями людей и собирался произносить речь о целомудрии, хотя все его мысли на этой неделе отличались редкой непристойностью.

Между ними словно лежала глубокая пропасть, через которую невозможно было перекинуть мост. Думая об этом, Марк вдруг заметил взгляд Льюиса, сидевшего рядом с ней. На Джессике было вечернее платье, полностью соответствовавшее обстоятельствам, приличное, но… соблазнительные округлости выглядывали из отделанного кружевом выреза, и священник устроился так, чтобы можно было, не привлекая к себе внимания, заглядывать ей в декольте. Вся тщательно спланированная, скучная речь Марка тут же испарилась у него из головы.