6. Интеллектуальная честность — это противоречие в определении.

Или, во всяком случае — неподъемный, возможно, нечеловеческий груз, который никто на практике не сможет на себя взвалить, ограничиваясь в лучшем случае приданием всему известного стиля, известного достоинства, скажем так — хорошего вкуса, да, точным определением будет именно «хороший вкус», в конце концов, тебе захочется спасти тех, кто по крайней мере делает все со вкусом, с известной сдержанностью, тех, кто не гордится тем, что пребывает в дерьме, или не так сильно, не так чертовски, не так бессовестно, не так нагло гордится. Боже, как меня тошнит.

— Что-то не так, профессор?

— Я спрашиваю себя…

— Скажите что, профессор.

— Скажите точно, что вы мыли?

— Прицеп.

— Я имею в виду: скажите точно, какова роль этого желтого предмета в вашей экосистеме?

— В настоящее время роль этого желтого предмета в нашей экосистеме состоит в ожидании машины.

— Машины?

— Прицепы никуда не ездят сами, без машины.

— Это правда.

— А у вас есть машина, профессор?

— Была.

— Как жаль.

— Точнее, у моего брата была.

— И такое случается.

— В смысле иметь брата?

— И брата тоже.

— Да, со мной такое случалось целых три раза. А с вами?

— Нет, никогда.

— Увы-увы.

— Почему?

— Передайте губку, если вам не трудно.

Они разговаривали. Профессору это нравилось.

Однажды Гульд, Дизель и Пумеранг смылись на футбольный матч неподалеку.

Остались профессор Мондриан Килрой и Шатци. Они тщательно все вымыли, потом сели на ступеньки парадной и принялись разглядывать прицеп.

Они много чего сказали друг другу.

В какой— то момент профессор Мондриан Килрой признался: странно, но этого мальчишки мне чертовски не хватает. То есть он хотел сказать, что ему чертовски не хватает Гульда. Тогда Шатци ответила, что если профессор согласен, то они могут взять его с собой, прицеп крошечный, но как-нибудь выкрутимся. Профессор Мондриан Килрой обернулся, чтобы посмотреть на него, затем спросил, правда ли, что они хотят поехать в Коверни на машине с прицепом и вчетвером. На что Шатци спросила:

— В Коверни?

— В Коверни.

— При чем тут Коверни?

— Как это при чем?

— Профессор, мы о чем сейчас говорим?

— О Гульде.

— Тогда при чем тут Коверни?

— Это ведь университет Гульда, так? Новый университет Гульда. Настоящая морозилка, замечу в скобках.

— Они спросили, хочет ли он ехать в Коверни, они только спросили его.

— Они спросили, и он поедет.

— Насколько мне известно, он ничего об этом не знает.

— Насколько мне известно, он все прекрасно знает.

— С каких это пор?

— Он сам сказал мне. Он решил поехать туда. В начале сентября.

— Когда он сказал вам об этом?

Профессор Мондриан Килрой поразмыслил.

— Не знаю. Несколько недель назад, что-то вроде. У меня плохо с чувством времени. А у вас по-другому?

— …

— Шатци…

— …

— Вы всегда знаете, когда что произошло? -…

— Я полюбопытствовал, вот и все.

— Гульд действительно сказал, что едет в Коверни?

— Да, я совершенно уверен, он сказал это и ректору Болдеру, тот хочет устроить прощальную вечеринку или что-то вроде, а Гульду затея не по душе, он говорит, что это будет…

— Какая еще, на хрен, прощальная вечеринка?

— Это идея ректора Болдера, пока ничего больше, ректор кажется жестким и сухим, но у него золотое сердце, я сказал бы, что…

— Да у вас что, размягчение мозгов?

— … я сказал бы, что…

— Бог ты мой, мальчику пятнадцать лет, профессор, Коверни — место для взрослых, в пятнадцать лет нельзя быть взрослым, только в двадцать, в двадцать человек уже взрослый, и если он хочет послать свою жизнь коту под хвост, он может рассмотреть интересную возможность заживо похоронить себя в…

— Шатци, я хотел бы напомнить, что этот мальчик — гений, а не…

— Какой еще, на хрен, гений? кто знает, что такое гений? как это вы умудрились посоветоваться и решить, что этот мальчик — гений, мальчик, который не видел ничего, кроме ваших хреновых аудиторий и дороги к ним, гений, который мочится в постель и боится, если его спрашивают, сколько сейчас времени, который годами не видел свою мать и говорит с отцом по телефону каждую пятницу, и не подойдет к девушке, даже если упрашивать его по-арабски, сколько это будет очков, по-вашему? Представьте, что есть специальная шкала гениальности и мы считаем очки, жаль, что он не заикается, а то был бы совсем непобедим…

— Это не тот случай…

— Это именно тот случай, и если профессора вроде вас упорно продолжают полоскать свои мозги…

— …это абсолютно не тот случай…

— …в самодовольстве, считая, что набрели на курицу, несущую золотые яйца, совершенно офигевшие от…

— …я просил бы вас…

— …этой истории с Нобелевской премией, давайте начистоту, вы ведь к этому клоните, вы и…

— ВЫ НЕ ЗАТКНЕТЕ СВОЮ ГРЯЗНУЮ ВОНЮЧУЮ ПАСТЬ?

— Простите?

— Я спросил, не хотели бы вы случайно заткнуть свою грязную вонючую пасть?

— Да, конечно.

— Спасибо.

— К вашим услугам.

— …

— …

— …

— …

— Вышла неприятность, я признаю, но этот мальчик — гений. Поверьте мне.

— …

— Я хотел бы добавить еще вот что. Птицы улетают на юг. Гении слетаются в университет. Как ни банально, но это правда. Я закончил.

Несколько месяцев спустя, перед отъездом, Шатци пришла попрощаться с профессором Мондрианом Килроем. Гульд уже уехал. Профессор ходил в домашних тапочках, его все еще тошнило. Видно было, что он жалеет об их отъезде, но профессору было несвойственно поддаваться обстоятельствам. Он обладал потрясающей способностью признавать неизбежность происходящего, когда оно происходило. Он наговорил Шатци кучу глупостей, кое-какие звучали даже смешно. Наконец он достал что-то из ящика стола и протянул Шатци. Это оказался буклет с тарифами «контактного зала». На обороте были «Заметки об интеллектуальной честности».