Что это пришло сказать для меня лично? Возможно, Всевышний не доволен моим решением уйти из ешивы и посылает меня, словно пророка Даниеля в яму со львами, дабы проверить мою праведность? Или, подобно Иезавели, суд надо мной завершит свора бешеных собак, только в человеческом облике? А может быть, Он одобряет мой выбор и посылает меня посмотреть большой мир. А какой самый простой способ путешествовать без денег? Служить в армии!

Обстановка в теплушке отвратительная. Унтер, долженствующий поддерживать дисциплину и проводить занятия, большую часть времени спит. Просыпаясь, он много и жадно ест, выпивает услужливо поданную ему водку, час или полтора рассказывает какие-то невообразимые небылицы о своих подвигах в подавлении восстания маньчжурских «ихэтуаней» и снова засыпает. Стук колес и мерное покачивание поезда действительно клонят в дрему.

Зато остальным обитателям теплушки не спится. Не знаю, какими путями, но они постоянно достают водку и беспощадно напиваются. Напившись, сначала поют песни, поют красиво, с надрывом и очень жалобно, но потом быстро ссорятся и начинают драться. После пары разбитых носов и оцарапанных в кровь кулаков, наступает затишье, все разбредаются по своим местам и засыпают.

Странно, но драка, по-видимому, доставляет им удовольствие не меньшее, чем выпивка. Михаил, мой сосед по нарам, вернулся с кровоточащим носом, я пожалел его, достал чистый носовой платок. К моему удивлению, он не выказал ни малейшего огорчения по поводу разбитого носа. Скорее наоборот, факт травмы представлялся ему доказательством собственной удали и свидетельствовал о хорошо и с пользой проведенном времени.

Среди ночи буянов начинает тошнить, один за другим приоткрывают бедолаги дверь теплушки, свешиваются наружу и громко блюют. Вывернувшись наизнанку, они нетвердыми шагами бредут к своим местам и валятся навзничь, словно мешки.

А утром все начинается с самого начала. Эту кувырколлегию я наблюдаю уже третий день и, если поначалу она вызывала лишь отвращение и гнев, то теперь мне жаль этих парней, ничего в жизни не знающих кроме пьянства и мордобоя.

Чтобы найти себе занятие, я принялся повторять по памяти Учение. Какое счастье, что отец заставлял меня зубрить его наизусть. Теперь в моем распоряжении целая библиотека. Я отворачиваюсь лицом к стене и погружаюсь в другую действительность.

«Все заповеди, о которых сказали мудрецы – „до полуночи“, могут быть исполнены до начала рассвета. Если так, то зачем же сказали они „до полуночи“? Чтобы отдалить человека от проступка».

30 января

Водка, наконец, кончилась. Вернее кончились деньги, на которые она покупалась. От нечего делать в теплушке затеяли игру, кто громче выпустит газы. Впрочем, к царящей вокруг вони игра почти ничего не добавила. Газы скоро иссякли. Тогда в ход пошли сальные анекдоты, и сменившие их рассказы о мужских достоинствах собеседников. Описываемые ими подвиги выглядели такими же невероятными, как байки о воинской доблести спавшего унтера.

Мне никогда не приходилось близко сталкиваться с русскими людьми. Литовских и польских крестьян я успел узнать в местечке, их приземленная натура выглядела куда примитивнее глубинной духовности русского мужика. И вот, первое знакомство.

Мой сосед около часа пытался со мной заговорить. Это крупный парень, с оловянными, выпуклыми глазами, рыжими ресницами и по– детски хитро сложенными губами. Я не сомневался, что он начнет просить денег. Так и получилось.

– Послушай, Абраша, – сказал он, присаживаясь, наконец, возле меня. – Ты знаешь, что главное в армии?

Я не хотел вступать с философские разговоры и отрицательно покачал головой.

– В армии главное, – поучающим тоном произнес Михаил, – солдатская взаимовыручка. Седня ты мне поможешь, а завтре я тебе. Правильно?

– Правильно, – ответил я.

– Лады! – обрадовано воскликнул мой сосед. – Хорошо, что мы с тобой заодно. Дай рублик на водку, мои кончились, а пить хочется, – он мотнул головой, – просто сил нет.

– На водку не дам, – сказал я. – На какое хорошее дело может, и согласился бы. А на водку не дам.

– Не дашь, значится, – злобно ощерился сосед. Напускное добродушие слетело с его лица. – Товарища, значит, обижаешь. Да ты знаш, что за обиду товарища случиться могет?

В теплушке постоянно топилась печка. Уголь помешивали кочергой, сделанной из металлического прута. Всевышний не обидел меня силой, вернее сказать, даровал ее в избытке. Вместо ответа Михаилу, я встал, взял кочергу в руки, скрутил ее кольцом и положил ему на колени.

– Во, дает! – удивленно протянул он. – Крепкий жидок, однако! Ну, да ничего, на водку ты все равно выложишь. Кто в империи главный? Мы, русские! Вот и служи тому, кто главнее.

Я ничего не ответил, сел на нары и отвернулся лицом к стене. Через несколько секунд меня потревожил болезненный укол. Резко обернувшись, я увидел Михаила, с обнаженным ножом в руке. Он стоял перед нарами, выставив пред собой руку с ножом, и глумливо улыбался.

Я окинул глазами теплушку. Унтер, как обычно, спал. Все остальные расселись по своим местам и с интересом наблюдали за происходящим. Что ж, лучшего зрелища, чем гладиаторские бои, человечество еще не придумало.

Я схватил одеяло и швырнул его на Михаила, Пока он пытался отбросить его в сторону, я вскочил и с размаху ударил его носком сапога по голени. Он завыл и рухнул на пол. Сорвав одеяло, я вторым ударом сапога выбил из его руки нож.

К нашему местечку часто приходили литовские мальчишки из соседней деревни. Они любили подраться и, прогуливаясь вдоль околицы, выкликали соперника на бой. Дрались не опасно, до первой крови. В местечке хватало сорванцов, и на вызов всегда находились ответчики. К моему удивлению, после тринадцати лет отец стал посылать меня к околице. Большим мастером в этом деле я не стал, но главному – не закрывать глаза при ударе и еще кое-каким приемам – научился.

Михаил сидел на полу, схватившись за ногу и скулил, перемежая плач грязными проклятиями. Я поднял нож и подошел к двери теплушки, чтобы выбросить его наружу, но в это время проснулся унтер.

– Что здесь происходит? – грозно спросил он.

Я объяснил. Унтер мне не поверил. Тогда я обратился к соседям по теплушке, с просьбой подтвердить мои слова. К моему удивлению, все они сделали вид, будто заняты своими делами.

– Не видел, не слышал, не заметил, – говорил каждый, неумело изображая удивление. Но унтера, похоже, правда о происшедшем абсолютно не интересовала.

– Значится, так, – сказал он, быстро закончив опрос. – Налицо драка с попыткой смертоубийства. Пострадавший лежал на полу, покушавшийся с ножом в руках стоял у двери. Я вынужден сообщить, – унтер угрожающе поднял палец и указал на потолок теплушки, – Там разберутся. А вы, – он перевел палец на нижних чинов и снова угрожающе покачал им, – а вы нишкните, скоты драчливые. А то будет, как с жидком.

Что будет, как и когда, он объяснять не стал. Выкурив папироску и смачно поплевав в приоткрытую дверь вагона, унтер снова завалился спать. На ближайшей остановке, я отворил дверь теплушки и выскочил наружу. Делать это категорически воспрещалось, но терять мне было нечего.