Манфред кивает и со вздохом опускается в кресло.

– Да.

– А это украшение? – спрашивает Малик. – Криминалисты его изучили?

– Только предварительно. Изготовлено за рубежом, что логично. Внутри был локон человеческих волос. Они сделают ДНК-анализ. На локоне имеются корни волос, что облегчит работу. Но если им не удастся сразу вычислить ДНК, придется делать дополнительные анализы. Не спрашивайте меня какие, но это займет время и результат не столь точный.

Андреас качает головой.

– Как, черт возьми, этот медальон оказался у Ханне?

– Она не помнит, – отвечаю я. – Она ничего не помнит про тот вечер.

Манфред трет виски кончиками пальцев. Потом поворачивается и смотрит на временную ось, простирающуюся от 1993 к 2017 году. В начале и в конце оси много данных, но в середине пусто, за исключением 2009 года, когда нашли скелет Нермины.

– Нермина умерла в 1994 году, – медленно произносит он. – Азру убили двадцатью тремя годами позже. Их нашли на том же самом месте. Это должен быть один преступник. Стефану Ульссону было двадцать пять, когда убили Нермину. Он проживал в Урмберге. Он может быть причастен к обоим убийствам.

– Да, но… – начинает Андреас и замолкает.

– Петер и Ханне могли выйти на его след, – продолжает Сванте.

– Так, но… – перебивает Андреас. – Где находилась Азра эти двадцать лет? Ни у шведских, ни у боснийских властей нет о ней никаких данных.

– Наверно, скрывалась, – предполагаю я. – Она не могла жить поблизости, потому что тогда люди бы о ней знали.

Манфред кивает.

– Урмберг слишком маленький. Тут не спрячешься. Но в Стокгольме… или на Балканах. Особенно если тебя никто не ищет…

Он пожимает плечами.

– Но… – возражает Андреас. – Ведь ее дочь убили. Почему она не обратилась в полицию?

– Может, боялась, что ее вышлют? – предполагает Сюзетта, отложив блокнот в сторону и наклонившись вперед так сильно, что грудь ложится на крышку стола.

– Конечно, боялась, – говорю я. – Но когда убивают твоего ребенка, тогда для тебя важнее всего, чтобы преступник предстал перед законом.

– Но ребенка было уж не вернуть, – осторожно вставляет Малик. – Может, она предпочла сбежать, а потом вернулась в Урмберг попрощаться. Посетить могилу.

– Возможно, – комментирует Манфред. – Звучит вполне разумно.

– Есть и другая версия, – говорю я. – Предположим, что Стефан Ульссон невиновен. В случаях убийства детей чаще всего подозрение падает на родителя. Если Азра по какой-то причине убила свою дочь, то это объясняет, почему все эти годы она скрывалась.

Манфред кивает.

– Возможно, – говорит он. – Но кто тогда убил Азру?

– Кто-то, кто хотел отомстить? Человек, знавший, что она убила свою дочь, убил ее из чувства справедливости?

– Стефан Ульссон, – начинает Андреас. – Может, он…

Манфред закатывает глаза, показывая, что мы увлеклись.

Я откашливаюсь.

– Сестра сказала, что она была беременна. Я подсчитала, что, вероятно, она была на пятом месяце беременности на момент побега из приюта. Если Азра выносила ребенка, то родила его весной 1994 года. Можно обзвонить родильные отделения.

– Хорошо, Малин! Молодец! – хвалит Манфред.

От этой похвалы я чувствую себя школьницей, получившей пятерку на уроке.

– Почему она была босая? – интересуется Сванте, явно долго размышлявший на эту тему.

– Может, была на машине? – предполагает Сюзетта. – Дорога совсем близко.

– Могла потерять обувь, когда убегала от преступника, – говорит Малик.

Манфред кивает.

– Маловероятно, но возможно.

Воцаряется тишина. Сванте ерзает на стуле.

– У нас есть еще подозреваемые? – интересуется Сюзетта.

– Неа, – отвечает Манфред. – Есть педофил Хенрик Хан, отбывающий наказание в Карсудден. Приговорен к принудительному психиатрическому лечению в 2014 году. В субботу был на побывке дома, но в пятницу – в больнице. Но, думаю, его можно исключить из списка подозреваемых. В начале 1994 года он служил, по иронии судьбы, в войсках ООН в Боснии, так что не мог быть причастен к убийству Нермины. Сванте, твои ребята говорили с его женой?

– Да, и она его алиби на субботу и воскресенье. Кстати, я раньше уже с ним общался.

– И что он за человек? – спрашиваю я из любопытства.

– Приятный, общительный. Как часто бывает с осужденными педофилами. Без хорошо развитых социальных навыков к жертве так легко не подберешься.

– Какая мерзость, – гримасничает Андреас.

– Другие подозреваемые? – спрашивает Малик.

– Есть еще Бьёрн Фальк, – отвечает Манфред. – Осужден за избиение, нарушение спокойствия и моральное унижение. Имел запрет приближаться к бывшим подружкам. Пообщайтесь с ним. И не стоит забывать, что преступление могло иметь расистские мотивы. Я позвоню в СЭПО и поспрашиваю.

– Так какой у нас план действий? – спрашивает Сюзетта, разглядывая свои ногти.

– Мы должны проработать несколько версий. Для начала я хочу знать все о Стефане Ульссоне. Прошлое, что он делал в пятницу вечером, какие доски он прибивал в приюте для беженцев, с кем он спит и какие яйца ест на завтрак.

Манфред пишет на доске «Стефан Ульссон».

– Думаю, он в основном пьет пиво, – комментирует Андреас.

Сюзетта прячет смешок.

Манфред делает вид, что ничего не слышал.

– И если Ханне уронила хоть волос в его огороде, я хочу, чтобы мы нашли его во время обыска. Затем мы должны составить список всех, кто жил и работал в приюте в начале девяностых. У Азры и Нермины не было контакта с местными жителями. Скорее всего, преступник был из приюта или из людей, работавших там. Кроме того, Эсма сказала, что кто-то обещал им помочь добраться до Стокгольма. Но кто? Мог ли это быть Стефан Ульссон? И найдите того охранника Тони, о котором говорила директор.

Манфред крупными красными буквами пишет: «Приют для беженцев».

– В-третьих, – продолжает он, – мы должны выяснить, где Азра Малкоц находилась после смерти дочери. Невозможно скрываться двадцать лет и не оставить следов. Надо поговорить со шведскими и боснийскими властями, может, мы что-то упустили. И с родственниками Азры. Кто-то должен был остаться, хоть страну там и разбомбили. Обзвоните также родильные отделения и проверьте, рожала ли женщина, которая могла быть Азрой, ребенка в 1994 году.

Манфред пишет на доске «Азра».

– А четвертое? – спрашивает Андреас.

– В-четвертых, – продолжает Манфред, поднося маркер к доске. Он с нажимом пишет слова «Петер и Ханне».