— Что делает самая красивая женщина Соловков так близко от моей хижины?

— Я думала, для влюбленного его избранница — самая красивая! — кокетливо протянула Юлия.

— Это так и есть. Но для него одного. Для остальных красота — эталон, бог, которому поклоняются.

— Ох, уж эти молодые офицеры! Опасные сердцееды, — пошутила Юлия, но тут же посерьезнела — времени даже для невинного флирта у неё не было. Арчи, у меня к тебе серьезное дело.

Арчи — звучало на заграничный манер, и Арнольду это не нравилось, но мать его, видимо, так и назвала, чтобы имя было непохоже на русское. Вспомнив отца, который всегда говорил: хоть горшком назови, только в печь не ставь, он перестал обращать внимание на столь непривычное обращение.

— Слушаю вас внимательно, Юлия Зигмундовна!

— Просто Юлия. И на "ты"… Я предлагаю тебе, как говорят евреи, маленький гешефт.

— Я — весь внимание.

— Только очень прошу: о нашем разговоре никто не должен знать.

— Даже Аполлон?

— Особенно Аполлон!

— Ты меня интригуешь.

— Оставь эти буржуазные штучки, Арчи, зачем тебе всякие заумные словечки? Лучше скажи, что значит для тебя твоя скрипачка?

Тот насторожился.

— Она для меня — все. А что?

— Да не бойся ты, я потому и спрашиваю, что ты же не захочешь ждать, пока она отсидит свои пятнадцать лет?

— Десять лет.

— Какая разница! Я прожила здесь три года, а словно двадцать три. Тоска, хоть вешайся… Надо сделать так, чтобы ей подменили статью. С политической на бытовую. Мне Поль рассказывал. Это трудно, но можно. Сам он тебе не предложит, а ради меня сделает.

— А много ли от меня потребуется взамен?

— Для начала разузнай, прибыл ли с сегодняшним этапом Поплавский Ян Георгиевич. Если да, то по какой статье, сколько лет получил. Потом мы подумаем, что делать дальше.

— Что ж, пока ничего для меня сложного в этом нет.

— Вот и славно! — она разулыбалась. — Хотела зайти к вам в гости, но это уже в другой раз… О, погоди, я же несла вам подарок…

Юлия вынула из сумки деревянную фигурку.

— Передай от меня своей Джульетте.

— Виолетте.

— Пусть так. Думаю, ей понравится.

— Спасибо.

Аренский удивленно посмотрел вслед поспешно уходящей Юлии, и нехорошее предчувствие кольнуло его. Правда, он тут же от него отмахнулся: "Что это я, словно бабка старая, о предчувствиях размышляю? Не хотел бы я стать врагом Аполлона…

Минуточку, а где я слышал это имя — Ян Поплавский?.. Ах, да, это же тот самый парень, которого Черный Паша и вся его артель прихватили с собой на поиски сокровищ Аралхамада. Он сбежал, несмотря на бдительность Бати, правой руки Черного Паши… К тому же, он ещё и дальний родственник Наташи…"

При воспоминании о своей прежней любви он уже не испытывал ни горечи, ни обиды. Лишь печаль легким облачком скользнула по небу его сознания.

А этот Поплавский, ко всему прочему, известный врач, Наташа ведь говорила. И о том, что к нему на прием ходили большие люди. Что же получается, он кого-то не сумел вылечить? Или наоборот, излечил от всего нехорошего и попутно узнал то, чего ему знать было нельзя? Что теперь гадать? Захочешь, выяснишь, а пока… Незачем ему думать о постороннем, когда он идет домой.

Арнольд ускорил шаги. Он теперь ежедневно ходил домой на обед, хотя обедать не всегда успевал. Они так увлекались с Виолеттой любовной игрой, что время пролетало быстрей, чем хотелось…

Виолетта. Он называл её — Веточка моя. Она его — Алькой, так, как звал его отец и товарищи по цирковой труппе.

Рядом с нею он будто сбрасывал чужую кожу, которую надевал на себя, чтобы не отличаться от других. В нем снова честный, открытый, добрый Алька, казалось, навеки забытый… Подумать только, перед Виолеттой он даже ходил на руках, когда рассказывал ей, как он с отцом работал на арене цирка.

Она хохотала, как ребенок, а он показывал ей всякие клоунские штучки, но сколько же прошло времени, прежде чем она вообще стала смеяться!

Арнольд хорошо помнил тот поздний вечер, когда он привел её в эту избушку. Ту, что стала теперь их общим пристанищем. Если закрыть ставни и набросить дверной крючок, можно представить себе, что они одни на всем белом свете и никто больше их не побеспокоит и не причинит вреда.

Виолетта даже не умела целоваться. Она была настолько неискушенной, что Арнольд поначалу подосадовал — цыганка Рада, когда-то предназначенная ему для первой ночи, тоже была девственницей, но все обо всем знала.

Для Виолетты же печальный лагерный опыт — страшные рассказы женщин, невольно увиденные картины насилия, которого ей самой, к счастью, удалось избежать, создали у девушки представление о некоем кошмаре, сопровождавшем близкие отношения между мужчиной и женщиной. Близость между ними была для неё как бы неизбежной расплатой за счастье жить рядом с любимым. О том, что женщина тоже может получать удовольствие, она не подозревала.

Как ни сжигало его нетерпение, Арнольд понял, что если сейчас он поторопится, потом ничего нельзя будет исправить.

В отличие от Виолетты, он знал о чувственной стороне отношений достаточно, чтобы, например, не стыдиться обнаженного тела. Потому сначала он решил приучить к этому Виолетту и не придумал ничего лучше, как попросить её помочь ему… выкупаться!

Она так испугалась, что он расхохотался.

— Не убить, помыться!

Надо же, в двадцать лет быть такой дикой! Сложную задачу подбросила ему жизнь, ничего не скажешь. Интересно, что сказал бы на сей счет его наставник Саттар-ака? У него был Терем, где таких вот девушек обучали искусству любви, но и Арнольд был вооружен кое-какими знаниями.

— Ты меня боишься? — спросил он напрямик.

— Нет, — Виолетта опустила голову.

— Боишься. Ты думаешь, что я немедленно наброшусь на тебя.

Она покраснела.

— Иными словами, ты подозреваешь, что я — зверь.

— Но я… но мужчины…

— Все мужчины — дикие звери, которые при виде женского тела перестают собой владеть?

Она покачала головой — похоже, у неё от волнения отнялся язык.

— А тебя успокоит мое честное слово, что я не трону тебя, пока ты сама меня об этом не попросишь?

— Я попрошу? — она была ошеломлена.

— Единственное, что ты должна мне позволить, это разрешить тебя целовать.

— Целовать? Хорошо.

Обещание, конечно, было опрометчивым, но глупышка об этом не знала.

— Всю.

Она заколебалась, поняв, где скрывается подвох. Арнольд едва сдержался, чтобы не расхохотаться. И поспешил её успокоить.