А когда оно будет, это свидание, и будет ли оно… Светка не уточняет.

В ресторане Настя еще раз примеряет дубленку.

– Такое чудо. Ну, прямо как украла, – воркует напарница.

– Сестра с дочерью облезут от зависти.

– И облезут, и полысеют.

Одного Настя не может решить, при гостях показаться в обновке или дождаться, когда они уйдут.

16

Дожидаться не приходится. Дубленка остается упакованной в бумагу. Людмиле не до развлечений.

– Ты во всем виновата.

– Кто же, кроме меня, – соглашается Настя.

– Она еще смеется.

– Жених, что ли, от Верки сбежал, меня увидев?

– От тебя не сбежишь. На тебя они, как мухи на навоз.

– Давай, давай, я сегодня добрая.

– От тебя все началось. Жили спокойно, забот не знали. Свалилась на нашу голову.

– Может, все-таки расскажешь?

Настя видит, что сестра не столько обозлена, сколько перепугана. В доме подозрительно тихо и никаких следов недавнего пира: стол чистый, посуда составлена в шкаф, даже пол вымыт, обычно Людмила не спешила с уборкой, а тут расстаралась.

– Верка-то где?

– В постели, где же ей быть в это время. Виталий приходил.

– Зачем?

– Я откуда знаю. Раскричался, как в собственном доме. А ребята наши терпеть должны?! Он первый и ударил. Мы все можем подтвердить.

– Кого ударил?

– Веркиного. Нос ему разбил и рубаху порвал. Он тогда ему и двинул. Один раз или два, я не заметила. А много ли сопле надо?

– Только и всего? А паники-то. На то они и мужики, чтобы драться.

– Никакой драки не было. Съездили друг другу по разу, один упал и голову расшиб, потом я их разогнала. А Виталия твоего мы с Зойкой до гостиницы проводили.

Не совсем складная история. Людмила путает недосказывает, словно говорит не с младшей сестрой, а с милицейским следователем.

– Ты хоть сказала ему, где Любаха живет?

– Я почем знаю, где. Может, в общежитии, может, в деревню умотала.

– Сильно его избили?

– Ушибся он, говорю, упал. Только откуда знать, что он наболтает, если спрашивать начнут. Так что, дорогая Надежда, вещи твои я кое-как собрала, проверь, может, недоглядела чего, и топай на вокзал.

– Привет! А мне с какой стати?

– Ты эту кашу заварила. Может, он и не к Любахе шел, а к тебе? А тебя не будет и спросить не с кого.

– Ловко придумала.

– Придумала или нет – проверить трудно, а если потребуется подтвердить, что он тебя спрашивал, так Зойка здесь была, она скажет.

Выговорила. Нелегко, видать, было с таким булыжником дожидаться. Устала сестрица, вон какое дыхание тяжелое, аж с присвистом. Запыхалась, а лицо замороженное, хоть бы мускул дрогнул, хоть бы взгляд отвела.

– Да черт с вами! – кричит Настя. – Раньше без вас не пропала, а теперь и подавно не пропаду.

– Вот и хорошо. В три часа ночи поезд идет. Вещей у тебя немного, успеешь.

Чтобы убедиться, действительно ли на дворе ночь, Настя раскрывает окно. Все верно – самая настоящая ночь и звезды по всему черному небу. После этого ей хочется переспросить сестру о поезде, на котором она должна выметаться из Качинска. Неужели так быстро? В милиции и то дают двадцать четыре часа на сборы, а из родного дома – среди ночи, не дав на дорожку присесть. Может, это шутка? Тогда почему так намертво заморожен взгляд Людмилы? А коли так – Настя подходит к сестре и складывает пальцы в тугую дулю.

– Нет уж, дудки. Мне еще с работы надо уволиться.

– Ты временная и материально не подотчетная. Я схожу и объясню, что срочно вызвали.

– Все равно – ночью не поеду.

– Тогда утром, на десятичасовом. Людмила вроде как оттаивает, соглашается на мелкие уступки, голос ее теряет прежний напор. Она тоже устала. Ей тоже нужна передышка, чтобы набраться твердости и, подняв Настю на рассвете, довести дело до конца. Только утренняя твердость подкрашена заботливостью.

– Вдруг билетов не будет. Надо бы пораньше очередь занять.

– А ты бы съездила и привезла билет.

– Нельзя мне отсюда отлучаться, вдруг милиция нагрянет, ты уж извини. Не за себя боюсь, за Верку. – Людмила всхлипывает. – Не поминай лихом.

– Да ладно тебе, без билета не останусь. – Настя и сама чуть не плачет от жалости.

И вроде откуда бы взяться этим слезам, а они возьми да подкати.

Не сегодня, так завтра все равно собиралась уезжать. Но лучше все-таки завтра, потому что сегодня, после покупки дубленки, денег у нее еле-еле наскребается на билет. Если ехать в общем вагоне, останется на скромные обеды, только невесело в общем. Просить у Людмилы не хочется и бесполезно – не поверит, что у Насти пустой кошелек. Можно заскочить к Светке, но этой надо объяснять причину отъезда, к тому же и дубленку может назад потребовать. А уж если продавать, то намного выгоднее доехать до областного центра, там больше дадут. Но это на крайний случай. Сначала надо найти Жорку и попросить в долг. С Жоркой всегда можно договориться.

Или все-таки сесть в общий?

Сомнения разрешает кассир – десятичасовой до Москвы не идет. Выбирать не из чего. Настя звонит директору ресторана, хочется проститься по-человечески, поблагодарить за помощь, извиниться за неожиданный отъезд. Недовольный женский голос отвечает, что мужа нет дома. Настя не успевает назваться, а из трубки уже гудки. Может, и к лучшему, что не смогла поговорить, долгие проводы – лишнее вранье, пусть даже и вынужденное.

Остается искать Жорку. Единственный открытый мужик, остальные – внуки подпольщиков, потомственные конспираторы: ни фамилии, ни адреса, ни места работы. Где, к примеру, отлавливать того же Николая Николаевича? Адрес Жоркиной конторы у Насти в сумочке. Велел записать на всякий случай, вот он и выпал этот случай, неожиданный и не самый приятный.

Ищет адрес, а находит визитную карточку таллинского капитана – второй раз за последние сутки, сначала, когда перетряхивала вещи, собирая деньги на дубленку, и теперь – подскребая на дорогу. К чему бы такая назойливость, дорогой капитан? Уж не мечтаете ли вы о внезапном визите прекрасной незнакомки? А что, можно и в Таллин – городишко вполне культурный. А какие рестораны – любимое воспоминание Анатолия.

Но сначала надо найти денег на билет.

Если хорошего человека не оказывается на месте в нужный момент, значит, это не самый лучший из хороших людей. Или он удачно притворялся хорошим человеком. Жорка не притворялся. Жорка очень хороший. И манеры у него самые прекрасные и мужественные – кругом конторщики с умными физиономиями снуют, дамы очками сверкают, а он, как дома, никого не стесняется и не спешит затолкать гостью в укромный уголок, подальше от любопытных.

– Значит, деньги