Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нам троим проверка, к которой все так упорно готовились, была до лампочки — было только забавно наблюдать, как старенький завхоз Михалсаныч — пропитый мужик лет шестидесяти — бегал туда-сюда по коридорам то с лопатой, то с огнетушителем и сквозь зубы матерился. Ну и то, что два ненавистных урока биологии пропадают, тоже придавало радости. Поэтому в субботу я собирался в школу в приподнятом настроении.
Уроки, последним из которых была физра, прошли так быстро, что я даже оглянуться не успел: кажется, несколько минут назад я только переступил порог школы, а вот уже заканчиваются последние пять минут урока, а мы даже через козла толком не попрыгали. Тольмихалыч дунул в свисток, мы с готовностью выстроились в шеренгу. Минуты две покружив нас на месте («На-ле-ва! На-прр-ва!»), он громко сказал: «До свиданья, класс!», мы бодро ответили: «Дос!», после чего Тольмихалыч ушёл в свою каморку, а мы тихо заковыляли к раздевалкам. Бесцельно разглядывая спортзал, я случайно остановил взгляд на окне и подпрыгнул от неожиданности: по дороге в сторону от школы шёл Тёмка в окружении своей банды — пяти человек, среди которых оказались Катька и Олеська. Я хмыкнул: сегодня перед физкультурой обе подошли к Тольмихалычу и слёзно рассказывали, как им сегодня плохо и как у них все болит, после чего физрук отправил их к медсестре.
Тёмка шёл первым спиной вперёд и, кажется, что-то рассказывал: Катька, Олеська и ещё три парня периодически громко смеялись и громко кричали что-то в ответ. В руке Тёмки серебристой рыбкой мелькнуло что-то блестящее. Я присмотрелся — тот самый прадедов нож, которым так гордится Тёмка. Опять он в своём репертуаре — только начнёшь ему сопереживать, как он сделает что-нибудь, от чего хочется только плеваться и пристукнуть чем-нибудь тяжёлым по его тупой башке.
Моё сердце тревожно забилось — это был первый раз, когда я увидел Тёмку с той ночи. Нужно ведь что-то сделать, наверное? Как там говорил Гоша? Что только моя свободная воля и мой выбор могут разбить этот дурацкий снежный ком из многолетних наслоений. Но как? Мне что, сейчас выбежать к нему и крикнуть: «Тёмка, я хочу тебе помочь!»? Ага, только красных трусов и плаща не хватает. Значит, не судьба, придумаю в следующий раз что-нибудь другое. «Ага, придумаешь, — тут же сказал я сам себе, — когда Тёмку окончательно прибьёт его папашка, ты что-нибудь обязательно придумаешь. Например, какие цветы нести на похороны». Я выругался и отвернулся от окна. Все равно сейчас, когда он окружён толпой, я ничего сделать не смогу, успокоил я себя и направился за всеми в раздевалку.
Когда я пришёл, уже все мои одноклассники переоделись и ушли домой: в раздевалке сидели только Серый и Мишка.
— Васян, ты чего так долго? — удивился Мишка. — Все уже разошлись давно.
— Я… Там… — протянул я, понимая, что не стоит им говорить про Тёмку, тем более, что и говорить-то нечего. — Задумался просто.
— Вот ты всегда так, — заметил Серый, — как задумаешься, так хоть рядом с тобой бешеная корова верхом на бешеной лошади проскачет, ты и не заметишь.
Я пожал плечами: так и есть, чего скрывать. Потом побросал пиджак, рубашку и брюки в рюкзак — ну и пусть мнутся, все равно сегодня стирать — и переодел обувь.
— Ну все, я готов. Идём?
Мишка с Серым кивнули, подхватили свои рюкзаки и пошли за мной. В школе, кажется, почти никого не осталось, кроме пары учителей, вяло копошащихся в учительской. Такой пустой главный вестибюль я видел только пару раз. И всякий раз уйти из пустой школы оказывалось сложнее, чем думалось. Мы переглянулись и прибавили шагу. Только бы нас никто не заметил! Я уже потянулся к входной двери, когда за нами раздался голос Ольги Николаевны:
— Перевозчиков! Василий! И вы, Серёжа и Миша! Не уходите так быстро!
— Ольга Николаевна, но у нас уже закончились уроки! — не сдержавшись, отчаянно проговорил я. Что сейчас они придумают? Отмывать столовую перед чьей-нибудь свадьбой в воскресенье?
— Я знаю, Перевозчиков, — твёрдо сказала Ольга Николаевна. — Я тут проверила учебные кабинеты, все они чистые, кроме вашего — доска не вымыта, тряпка сухая, стулья и парты как попало расставлены. Так что идите-ка уберитесь в своём кабинете и цветы полейте!
— Но сегодня же дежурим не мы! — простонал Мишка. — Кто там у нас по субботам?
— Катька и Олеська, — нахмурившись, припомнил Серый.
— Вот! — победоносно воскликнул Мишка, как будто это все решало и доказывало. — Позовите их, пусть они дежурят. Тем более они на физре не были, успели отдохнуть перед тяжёлым физическим трудом, наверно.
— Ты видишь тут Катю и Олесю? — строго проговорила Ольга Николаевна. — Я вот не вижу. А кабинет перед проверкой срочно прибрать надо. Так что марш в кабинет, быстро приберитесь и свободны.
— Но это нечестно! — взвыли мы с Мишкой. — Почему мы должны за них убираться?
— Потому что это не их кабинет, а ваш с ними общий, — взвилась Ольга Николаевна. — Ишь, какие нынче ученики пошли! Их бесплатно учат, а они и прибраться в кабинете не могут! Палец о палец ударить не хотят! Мы в вашем возрасте пол в кабинетах мыли руками без перчаток, а вы стулья расставить без нытья не можете! Будь моя воля, а не эти ваши новомодные педагогические теории, — громко сказала она, — вы бы у меня полы тут мыли, чтобы с детства к тяжёлому труду приучаться. А ну быстро рты прикрыли и пошли убираться в кабинете! И вон Стерхову тоже возьмите, вчетвером быстрее справитесь.
Мы оглянулись: к нам подходила ничего не понимающая Женька, которая, видимо, тоже задержалась в раздевалке.
— Что случилось? — настороженно спросила она.
— Вот у мальчиков и спросишь, — отрезала Ольга Николаевна и выжидательно посмотрела на нас.
Мы помедлили немного и, смирившись с неизбежным, понуро со стонами и скрипом поднялись на второй этаж. Вопреки ожиданиям, наш кабинет был не такой уж и грязный: так, по мелочи, доску чуть-чуть протереть, стулья переставить. Самое долгое — полить цветы, которых там было так много, что и не сосчитать: на подоконниках в два или три ряда, на шкафах и на полках, даже на учительском столе один горшок.
— Что там Гоша про Ольгу Николаевну говорил? — проворчал Серый, осматривая цветы, — Что её в детстве недолюбили? Видать, прилично так недолюбили.
— Да что случилось-то? — Женька все ещё
