желает давать на русском языке, в услугах переводчика не нуждается. На предложение рассказать все ему известное об обстоятельствах уничтожения немецкими карателями 22 марта 1943 года жителей деревни Хатынь бывшего Плещеницкого района Минской области, свидетель Желобкович В. А. показал: “В период немецко-фашистской оккупации территории Белоруссии, будучи семилетним мальчиком, я проживал вместе с родителями Желобкович Андреем Ивановичем, Анной Викентьевной, старшими братьями Иваном и Степаном, а также сестрой Аней по месту своего рождения в деревне Хатынь бывшего Плещеницкого, ныне Логойского, района Минской области. Наша деревня располагалась в лесу примерно в 5 километрах от шоссе Логойск — Плещеницы и в 20 километрах от бывшего районного центра Плещеницы. Наша семья занимала дом, который находился в самом конце деревни, если ориентироваться от въезда в деревню со стороны Логойского шоссе. В период оккупации в нашем районе действовали многочисленные партизанские отряды, в связи с чем партизаны часто посещали деревню Хатынь, чтобы пополнить запасы продовольствия и отдохнуть. 22 марта 1943 года — этот день я запомнил на всю свою жизнь — в деревне также были партизаны. Несколько человек партизан тогда остановилось и в нашем доме. Примерно в середине дня, находясь вместе с отцом в сарае возле своего дома, я услышал оружейную стрельбу, которая раздавалась с противоположной стороны деревни. Когда мы с отцом выбежали из сарая, я увидел, как один из находившихся в нашем доме партизан забрался на стожок сена и с высоты его крикнул: “Немцы!, после чего выстрелил из винтовки вверх, как бы подавая сигнал своим товарищам. После того как партизаны покинули наше подворье, вся наша семья спряталась в погребе. Через непродолжительное время дверь погреба открылась, и один из карателей жестом приказал нам выйти из подвала наверх. Не разрешив войти в дом, всех нас присоединили к другим жителям деревни, проживавшим по соседству с нами, и погнали к центру деревни. В настоящее время я не могу вспомнить, в какой именно форме были каратели и чем они были вооружены, исходя из моего возраста и той трагедии, которую мне пришлось в тот день пережить. Среди своих односельчан я видел полураздетых детей, некоторые из них были босые, несмотря на сравнительно холодную погоду, каратели никому не разрешили одеться. Когда мы под конвоем карателей двигались к центру деревни, они спрашивали у моего отца на русском языке, сколько партизан было в деревне. Он ответил им, что не знает. Тогда каратели стали на моих глазах избивать отца прикладами своего оружия, а когда он упал, продолжали избивать его, пиная ногами. Только после того, когда отец по подсказке кого-то из односельчан сказал, что в деревне находилось около 100 партизан, они оставили его в покое. Ему помогли встать на ноги и под руки повели дальше к центру села наши соседи, кто именно, в настоящее время не помню. Всю нашу семью вместе с другими односельчанами каратели загнали в колхозный сарай, стоящий посредине деревни, представляющий из себя постройку с соломенной крышей размером примерно 12 на 10 метров. Вход в сарай в виде одностворчатой двери находился не по центру сарая, а с края. Внутри сарай был перегорожен двумя или тремя венцами бревен, за которыми находилась солома. На эти бревна сели мой отец, старшие братья и сестра, ая с матерью находился возле дверей в том месте, где они крепятся к петлям. Сколько времени мы находились в сарае, сказать не могу, но мне показалось — не менее часа. Некоторые из находившихся в сарае жителей, чтобы успокоить своих односельчан, высказывали предположения, что каратели решили их попугать и через некоторое время отпустят по домам. Кто-то из них, взобравшись по стропилам сарая, решил посмотреть через отверстия в соломенной крыше, что же происходит на улице. Однако находившиеся возле сарая каратели заметили это и выстрелили в него, но пуля прошла мимо. По совету других односельчан он спустился вниз. Находясь возле матери у входа в сарай, я увидел через щели в сарае, как каратели начали подбрасывать к стенам сарая находившуюся возле него солому, а затем стали поливать из канистр бензином стены сарая и солому, после чего все это подожгли. Когда огонь охватил крышу и стены сарая, обезумевшие от страха люди, понимая, что им суждено заживо сгореть в огне, бросились толпой к дверям сарая, закрытого снаружи деревянной задвижкой, называемой в простонародье “завалом" и сорвали дверь. Выбравшиеся из горящего сарая наружу люди попадали под пули карателей и падали в нескольких метрах от сарая. Я вместе с матерью, находясь во вторых рядах выбравшихся из сарая людей, каким-то чудом преодолел эти несколько метров, отделявших нас от сраженных пулями односельчан, и мы остались живыми и невредимыми. Накрыв меня собой, мать шепнула, чтобы я не двигался. В это время я почувствовал, как пуля обожгла мне левое плечо, я сообщил об этом матери и тут же почувствовал, как она сильно вздрогнула, по всему ее телу прошла судорога, и она затихла, не отвечая на мои вопросы: что с тобой, мама? Я понял, что она мертва. От пожарища у меня начала тлеть одежда, чтобы как-то спастись от огня, я отполз незамеченным карателями на несколько метров в сторону и продолжал неподвижно лежать до тех пор, пока не прекратилась стрельба, и я не услышал отдаленный звук трубы. Поняв, что каратели ушли из деревни, я поднялся на ноги. То, что я увидел, потрясло мой детский разум. Первое желание, которое у меня возникло, — это разделить участь моих односельчан, сгоревших в огне и павших от пуль карателей. Если бы была такая возможность, я, не раздумывая, бросился бы в огонь, в котором погибли мой отец, братья и сестра. К этому времени от сарая остались только догорающие остовы его углов. На пепелище тремя группами на расстоянии нескольких метров друг от друга в различных позах лежали обгоревшие трупы мужчин, женщин и детей. Некоторые из них еще подавали признаки жизни и просили меня дать им воды. Я набирал из ближайших луж красную от крови воду и в пригоршнях подносил им. Даже своим детским разумом я понимал, что эти люди обречены и их ждет неминуемая смерть. Из числа уничтоженных карателями 149 жителей деревни Хатынь — 75 были детьми. Только чудом, кроме меня, остались в живых раненный в обе ноги Барановский Антон, трагически погибший 10 лет тому назад, Каминский Иосиф, прообраз которого увековечен в памятнике жертвам Хатыни, и две девушки — Сидорович и Климович. Обе они были сильно обожжены, их приютили