— Но была близка к этому, — сказал Люциан, лениво водя пальцем вокруг ее соска.

От его прикосновений розовый холмик преобразовался в твердую горошину.

Он размягчился внутри, но не выскользнул. Стоило ей слегка напрячься, как он тотчас затвердел. Ее тело ответило приглушенной пульсацией.

Как ему удалось снова возбудить ее?

— Хочешь дать мне второй шанс? — спросил он. — Но на этот раз я постараюсь, чтобы ты запомнила мое имя.

Дейзи хмыкнула и прижалась к нему. Но всего в сотне шагов от них продолжался бал-маскарад, и в данный момент ни на что лучшее они не могли рассчитывать.

— Не бойся, твое имя я никогда не забуду, — заверила его Дейзи.

Но спустя несколько мгновений он вызвал у нее такой прилив сладострастия, что она забыла свое собственное. Теперь Люциан не торопился, растягивая сладостную муку до тех пор, пока она не взмолилась, чтобы он пощадил ее и дал свободу. Что он в конечном счете и сделал, открыв ей ослепительный белый свет кульминации.

Когда Дейзи пришла в себя, она все еще лежала на столе герцога Ламмермура и смотрела на потолочную роспись.

— Ну? — приподнялся над ней Люциан на руках и широко улыбнулся.

— Ты потрясающий, — прошептала она, не имея ни сил, ни желания даже шевельнуть пальцем, не то чтобы сесть. — Где только, спрашивается, ты этому научился?

— Бланш была хорошим учителем в части поцелуев, — сказал он. — Но кое-что я почерпнул из тех мозаик и ваз. Римское искусство, как ты знаешь, весьма откровенно.

— О да, — согласилась Дейзи рассеянно, глядя мимо него. — Это Юпитер.

И почувствовала, как напряглись его мышцы.

— Я говорю о потолке, глупенький. — Приподнявшись, Дейзи чмокнула его в лоб. — Посмотри, Люциан. Это бог Юпитер с группой наяд и дриад. И еще кое-что.

Он оглянулся через плечо на расписной сводчатый потолок, потом, выпрямившись, наградил ее строгим взглядом.

— В другой раз, когда будем заниматься любовью, я позабочусь, чтобы на потолке не было картин, чтобы ты не отвлекалась.

— В другой раз, — повторила она, и сердце ее подпрыгнуло. Она поцеловала его в основание шеи. — О да, конечно, непременно должен быть еще другой раз. И тогда, возможно, мы сделаем так, чтобы ты имел возможность любоваться потолком. Но ты только посмотри, Люциан. — Она показала рукой на потолок. — Ты не можешь зажечь еще одну свечу или две? Мне кажется, я вижу там нечто важное.

Заправив рубашку, Люциан, ворча, зажег свечи. Подняв их над головой, взглянул вверх и увидел, что привлекло внимание Дейзи.

Кроме Юпитера, в углу картины была изображена большая фигура бога воды с длинным языком, свисающим изо рта. Язык становился рекой, по которой плыл на лодке Юпитер со своей свитой.

— «О, куда моя возлюбленная уплывает?» — процитировала Дейзи.

Значит, не один Люциан одержим любовными стихами Мерита.

— «Вверх по длинной влаге языка, что мой скрывает», — закончил Люциан. — Язык — метафора реки. Кай Мерит увез сокровище вверх по реке.

— Не по какой-то реке, — воодушевилась Дейзи. — По конкретной. По Темзе. При хорошем приливе небольшая баржа может без труда подняться вверх по реке на пятьдесят миль. На повозке Кай не уехал бы так далеко, когда все римляне на острове его разыскивали.

— Ты права, — согласился Люциан. — Когда его задержали на реке, он, вероятно, плыл обратно.

Люциан взглянул на огромную карту Британии на стене позади стола герцога, затем перевел взгляд на Дейзи. Она уже сидела, откинувшись на руках, и смотрела в потолок. Ее губы от поцелуев опухли, и на белой шее темнел след засоса, оставленный им в пылу страсти. Над пеной кружев платья куртизанки дерзко розовели соски. Подол юбки был вскинут выше разведенных коленей. Один чулок сполз вниз. Пятками она рассеянно постукивала по стенке орехового стола. Люциан в жизни не видел более экстравагантного и очаровательного создания. А Дейзи, видимо, даже не подозревала об этом.

Ему нужно сделать ее своей. Навсегда.

Во-первых, следовало позаботиться, чтобы этот костюм она больше не носила публично. Он даже подумал, что когда поведет ее снова в зал, то набросит ей на плечи свой плащ разбойника. Но надеялся, что для него лично она еще наденет это красное платье.

И не раз.

Он опустил взгляд на ее голые колени, и в мозгу промелькнула новая мысль.

— «Ноги свои она раздвигает».

Дейзи неосознанно свела колени вместе.

— Нет, не надо, — остановил он ее, положив руки ей на бедра. — Мне очень нравятся твои ноги в таком положении.

Он снова поцеловал ее, после чего с огромным трудом заставил себя оторваться от нее.

— Если влажный язык означает реку, что, если «она» в стихотворении Кая — тоже река? Тогда «ноги свои она раздвигает» подразумевает раздвоение реки.

Дейзи задумчиво кивнула:

— «И коленями сокровище мое, скрестив лодыжки, обнимает».

Улыбнувшись, он обнял себя ее ногами.

— Тебе нравится, когда поэтические строчки имеют двойное значение?

Дейзи ответила улыбкой и, скрестив за его спиной лодыжки, стиснула его ногами. Поза была невероятно эротичной. Но тут ее улыбка исчезла, брови сошлись на переносице. Она отпустила его и, слегка оттолкнув, спрыгнула на пол. Шлепая по полу босыми ногами, обошла стол. Чтобы не мести длинными, без обуви, юбками пол, Дейзи приподняла подол и уставилась на карту на стене.

— «Между коленями реки» может означать остров. Ты знаешь, как река обтекает участок земли и за ним снова соединяется. Это «скрещенные лодыжки». — Дейзи провела пальчиком по нитке реки. — Темза испещрена маленькими островками. Который из них?

— Думаю, Мерит сообщил нам. — Люциан обошел стол и, встав рядом с Дейзи, обнял ее за талию. Поцеловал в обнаженное плечо и вдохнул пьянящий аромат жасмина. — «Где язычника клинок направлен на богини ножны». Что римляне сочли бы языческим?

— Друидов, — ответила Дейзи. — Должен быть остров с корнями друидизма.

— Таких островов может быть несколько, — заметил Люциан. — Хотя римляне еще в первом веке объявили религию кельтов вне закона, людей трудно заставить сменить веру. Не сомневаюсь, что даже во время правления Квинта Валериана Сципиона сохранялись тайные центры поклонения друидов.

— И сегодня возле Драгон-Кэрна есть источник, куда местные жители приносят пожертвования в виде зерна богу этого места, — сообщила Дейзи. — Дядя Гейбриел говорит, что вреда от этого нет, а людям, похоже, это нужно.

При упоминании имени ее дяди Люциан напрягся. Слишком долго выслушивал он проклятия отца в адрес Гейбриела Дрейка, чтобы с легкостью отказаться от старой ненависти. Это было так же трудно, как простым людям отказаться от поклонения старым богам.