– Ваша честь, – обратился к судье Уолтер. – Мы подготовили меморандум, в котором изложена наша позиция касательно ошибочной природы данного слушания и самой сути вашего решения. Я прошу, чтобы меморандум на этот раз был внесен в протокол и рассмотрен до утреннего слушания в понедельник.

– Меморандум принимается. Слушание откладывается.

В коридоре Уолтер отвел Кэтрин в сторону.

– Прости, что не все получилось. Но он дал тебе три дня на размышления. Тебе следует над этим подумать. Перед тем как прийти сюда, я точно не знал, как он поступит. Теперь нам это известно. Он, ни секунды не колеблясь, отправит тебя в тюрьму и будет там держать. А в тюрьме графства Кук тебе не место.

– А как же срочная апелляция?

– Все равно это растягивается на три-четыре недели, возможно больше. Сделай уступку – поговори с Леной об отказе от привилегированного права.

– Дело уже не в ней. Как я тебе говорила, если бы я попросила, Лена отказалась бы от этого права, но не потому, что хочет, чтобы информацию обнародовали. Она отказалась бы от привилегированного права, чтобы защитить меня. Одно я знаю точно: это дело очень личное, и Лена не хочет, чтобы его подробности стали известны Артуру, поэтому я не стану принуждать ее их раскрыть.

– Сегодня в глазах Петерсона я разглядел то, что не увидели остальные сидящие в зале суда, – сказал Уолтер. – Я увидел страх. Он ищет выход из этой ловушки. Никто из присутствующих в зале суда адвокатов не одобряет его поступок, и ему прекрасно об этом известно. Апелляционный суд не поддержит его решения, ему дадут по рукам, и он отлично это знает. Он, так или иначе, окажется по уши в дерьме. Мы оба должны подумать над тем, как бросить ему спасательный круг. Может, мы могли бы систематизировать исчерпывающее количество вопросов, ограниченный перечень, которые раскрывали бы информацию, и без того известную Артуру?

Кэтрин кивнула:

– Я подумаю об этом.

– Ты, по крайней мере, поговоришь с Леной, чтобы узнать ее главную тайну?

Кэтрин кивнула:

– Мы встречаемся в эти выходные, и я потороплю ее закончить свою историю. Если существует какая-то страшная тайна, она может мне ее раскрыть, но эта тайна останется со мной.

– Разумеется. Но это поможет нам определить перечень вопросов, которые бы не раскрывали ее тайны.

Мрачным, дождливым утром пятницы Лена приехала в контору Кэтрин с получасовым опозданием.

– Как вчера прошло слушание? – поинтересовалась она, стряхивая в прихожей капли дождя с зонтика.

Кэтрин в ответ на ее вопрос лишь пожала плечами:

– Не особенно успешно. Судья Петерсон продолжал настаивать на том, чтобы я выполнила его требование, но в конечном итоге отложил решение вопроса до утра понедельника. Уолтер абсолютно уверен в нашей правовой позиции, и мы надеемся, что данное дело будет рассмотрено в самый короткий срок. Мы полагаем, что могли бы составить перечень вопросов не личного характера, которые не нарушают ваши конфиденциальные признания. А тем временем я бы хотела воспользоваться предоставленной трехдневной отсрочкой, чтобы дослушать ваш рассказ. Давайте усиленно поработаем, чтобы получить всю исходную информацию и Лиам смог начать поиски девочек.

– Разумеется.

Лена передала Глэдис пальто и последовала за Кэтрин в конференц-зал.

Кэтрин достала из папки блокнот с отрывными листами, пролистала свои записи и улыбнулась, как будто ей в голову пришла удачная мысль.

– Вас что-то развеселило? – поинтересовалась Лена.

Кэтрин кивнула:

– Мы начинаем наши встречи, как десятисерийный телесериал. Как там… В предыдущих сериях «Жизни Лены Вудвард»…

– Лены Шейнман, – засмеялась Лена.

– Я дважды передала секретные донесения из Освенцима полковнику Мюллеру, второй раз – без сучка и задоринки. Близилась весна, но жизнь в гетто становилась все тяжелее. У старухи с косой большой арсенал: голод, болезни, разочарование, нехватка сил, потеря надежды. Многие старики или больные достигли уже той грани, когда не могли работать, даже добывать еду и самое необходимое. Они утратили волю, чтобы каждый день бороться за выживание. Подорванный иммунитет не мог противостоять бактериям и вирусам, которые так и кишели в гетто. Вши, крысы, переносящие заразу, кожные заболевания… Наши недоукомплектованные больницы, в которых к тому же не было медикаментов, не справлялись с потоком больных. Даже обычная простуда и грипп становились смертельными и невероятно заразными заболеваниями.

Отношения Каролины и Зигфрида продолжали развиваться, поэтому нам удавалось хорошо питаться. Давид тоже имел доступ к кладовым в Цеху, и время от времени я приносила домой дополнительную краюшку хлеба. Если смотреть с этой стороны, мы с Каролиной оказались среди привилегированных работниц и отлично это понимали. Выживали молодые и здоровые. Старые и больные угасали, или их отправляли умирать.

В конце марта Давид похлопал меня по плечу, давая знать, что сегодня ночью необходимо будет передать донесение. Когда я пришла к нему в кабинет, Ян уже был там.

– Сегодняшнее донесение чрезвычайной важности! – предупредил он. – Наверное, это самое важное послание, которое когда-либо посылал Арес. Будь крайне осторожна, передай его лично полковнику.

– Конечно!

Я надела туфли и направилась в цех отгрузки. Давид упаковал двенадцать шинелей в коричневую бумагу, привязал тюк к тележке и положил мне руки на плечи.

– Лена, когда информация попадет в Лондон, это станет настоящей «бомбой». В зависимости от того, как союзники ею распорядятся, можно будет спасти множество жизней – еврейских жизней. Береги это донесение как зеницу ока.

– Обещаю, Давид!

Он обнял меня, и я отправилась в путь. Март выдался на удивление теплым, поэтому на мне была юбка чуть ниже колен и хлопчатобумажная блузка. Благоухающая весенняя ночь привела на площадь множество людей – солдат вермахта, СС, гестапо в окружении смеющихся женщин. В уличных кафе и барах царило веселье. Можно было подумать, что мы в Берлине, на Тиргартен или Паризер-плац.

Путь мой лежал вдоль площади, и я, толкая тележку, привлекла несколько пристальных взглядов. Пару раз в меня тыкали пальцами. На углу площади эсэсовец, поманив меня пальцем, начал задавать вопросы и изучать документы. Удовлетворившись написанным, он кивнул и отпустил меня. Я не заметила солдата, который встал с места в баре на противоположном конце площади и пошел следом за мной в тонущий в темноте переулок.

Ввиду того, что уже давно наступил комендантский час, улицы, куда не доставали с площади огни, были тихими и пустынными. На огромных кустах, которые росли, словно живые изгороди, вокруг большинства домов, буйствовал цвет. В поздний час дорогу мне освещали только редкие огни, проблескивающие в окнах домов. Задолго до того, как я обернулась и увидела тушу капрала Рольфа, я услышала шаги и тяжелое дыхание. Он схватил меня за плечо и развернул к себе лицом.