С начала мелового периода появились современные формы красных водорослей Rhodophyta. Кстати, они тоже сделали свой вклад в формирование известняков, местами довольно существенный.

Из более масштабных существ продолжали бурно эволюционировать губки.

Новый расцвет получили мшанки. Шестилучевые кораллы в самом начале периода ещё не раскачались и строили рифы весьма халтурно, так, что получались только банки. В барреме и апте дело вроде бы пошло на лад, а затем — с конца апта по сеноман — снова застопорилось. В верхнем мелу таки началось активное рифостроение, но всё равно не такое бодрое, как в поздней юре, а в самом конце мела опять затухло. Такие колебания отражают привередливость кораллов: если вода слишком тёплая, то в ней мало кислорода, и кораллам нечем дышать, а если слишком холодная — кораллы зябнут и грустят. Зато смены коралловых фаун позволяют хорошо датировать века мелового периода.

Мощными конкурентами мшанкам и кораллам в нелёгком деле рифостроения составляли двустворчатые моллюски рудисты Hippuritida (они же Hippuritoida, Rudistes, Rudistae и Rudista), которых известно до тысячи весьма разнообразных видов, из которых показательны узкие Vaccinites, сраставшиеся по несколько штук в вертикальные столбы. Некоторые рудисты имели толстостенную и высокую — до полутора метров — раковину с разнокалиберными створками.

Из прочих двустворчатых обилием видов и размерами выделяется род Inoceramus. Позднемеловая раковина Inoceramus (Sphenoceramus) steenstrupi из Гренландии имеет диаметр 178 см — это абсолютный рекорд среди всех двустворчатых моллюсков!

Головоногие моллюски мела прекрасны. В германских морях жил Parapuzosia seppenradensis — самый большой аммонит всех времён, чья раковина вырастала до 2,55–3,5 м в диаметре; раза в полтора уступали ему многочисленные виды Pachydiscus, «колёса» которых достигали метра-двух. Надо думать, такие гиганты, медленно дрейфовавшие в толще морских вод, были в своём роде самодостаточными микроэкосистемами: наверняка раковины обрастали водорослями, всяческими паразитами и комменсалами, а может — и симбионтами.

Большинство аммонитов для неспециалиста «на одну раковину» — малоразличимые спирали лишь несколько разного размера и чуть более или чуть менее гладкие или пупырчатые. Однако эта группа настолько велика и разнообразна, что им есть чем удивить. Особенно радуют асимметричные, неправильно свёрнутые аммониты. Заметьте, что «неправильные» — не значит «патологичные», а «кто надо неправильные», вполне законно и с глубоким смыслом неправильные.

Например, Turrilites costatus и Ostlingoceras puzosianum очень походили на улитку прудовика. Heteroceras astieri и Hamites attenuatus имели плавный, но крутой изгиб раковины на 180°, кончик которой был чуток скручен или шёл опять к голове и потом опять на 180° назад. У Ptychoceras emerici и Hamulina astieri раковины были согнуты пополам, причём обе части были прямыми: та, где голова, — покороче, но с учётом щупалец эти аммониты вполне могли потрогать свой «хвостик». Раковина Toxoceras requieni была почти прямой, в форме тонкого слабоизогнутого рога саблерогой антилопы, а у Hyphantoceras reussi в виде расходящейся спирали как рог винторогого козла. У Didymoceras stevensoni кончик подобной винтообразной раковины кокетливо загибался к голове тонкой прямой палочкой. Наконец, Nipponites mirabilis представлял собой совсем уж бесформенный плотный узел, неподвластный даже Македонскому, ибо прочный.

Хорошо чувствовали себя и белемниты. Большинство их них ещё однотипнее, чем аммониты, но были и выдающиеся представители: Tusoteuthis longa мог вырастать до длины 6–11 м!