— Если честно, — сказала Плотникова, не поворачивая головы, — ты сейчас больше похож на гипсовую статую девушки с веслом, из парка культуры и отдыха.

Блинов засмеялся и зашипел от боли одновременно.

— Это по твоим делам? — спросила Вика тихо, почти на ухо Сергееву. — Или по его?

— Не по моим, — ответил Сергеев так же тихо.

Вика еле заметно кивнула.

— Откуда ты узнала, что мы здесь? — переспросил Блинов. — Слушай, Плотникова, я же не из праздного интереса спрашиваю! Если ты узнала — много кто еще может узнать.

— Мне сказал Сидорчук, когда я его за хобот ухватила. Сергеева он не знает, но сказал, что привезли в Феофанию тебя и твоего друга из МЧС. Видать, врачи удостоверение Мишино видели. А, вообще, чтобы у тебя, Владимир Анатольевич, не было иллюзий — под воротами дежурят группы с пяти телевизионных каналов и человек двадцать газетчиков. Так что, о том, что ты здесь, не знают только те, кто о тебе никогда не слышал. Даже о Сергееве уже заговорили коллеги — моего друга генерала Косоротова пытались расспросить по телефону. Кто знал, что с тобой, Володенька, именно Сергеев в аэропорту был — с того и спрашивай. Или с докторов местных. Или с сестриц. С тех, кто документы видел.

— Хреново, — сказал Блинов серьезно, глядя на Сергеева. — Я-то думал, что о нас почти никто не знает. Маловато будет подарка Валериного. Три человека — это хорошо, но мало. Сколько там моих, интересно?

— Знаешь, Блинчик, — сказал Сергеев, — не суетись. Днем тебе ничего не грозит, а к вечеру — ты и роту здесь расположить можешь. Только учти — когда надо было и президентов валили. Вся эта буза с охраной — для того, чтобы тебя, не дай Бог, хулиганы не обидели.

— Слушай, Умка, — разозлился Блинов, — оставил бы ты свой казенный юмор! Фельдфебельский! Остряк нашелся. Мало мне того, что лежу весь в гипсе, болит все, а тут уже и ты голову клюешь! Сам знаю, что если захотят шлепнуть — шлепнут, так что — мне самому застрелиться, не дожидаясь? Так, что ли?

— Спокойней, — Вика встала, подошла к окну, — Вы хоть можете мне объяснить, что произошло утром? Что там были за бои местного значения?

— Его спрашивай, — сказал Сергеев, указывая на Владимира Анатольевича, — кто, что и зачем. Я понятия не имею!

— Интереснее всего, дамы и господа, — сказал Блинчик серьезно, — что я при всем желании сказать кто и зачем не смогу. Не потому, что не хочу — потому, что не знаю!

— Просто здорово, Володенька, — язвительно улыбнулась Плотникова. — А позволь полюбопытствовать — не знаешь, потому, что не за что? Или потому, что список такой, что и не знаешь на чем остановиться? Разное незнание получается!

— Умная она у тебя, — сказал Блинчик Сергееву, — такая умная, что сам не пойму, как до сих пор с таким счастьем и на свободе! Догадайся, звезда украинской журналистики! Я честно говорю — не знаю. Я же не сказал — не за что.

— Значит, — сказала Плотникова, — пока ты не поймешь, за что вас хотели убить ты смертник. Нельзя предупредить удар, не зная откуда его будут наносить. Плохо то, что врагов у тебя, как мух в сортире, а ты тут лежать будешь — весь из себя неподвижный и беззащитный, как монашка в ночном клубе.

— Сюда не войдут, — быстро сказал Блинов, — хрена им.

И посмотрел на Сергеева, явно ища поддержки.

И Сергеев с удовольствием бы ее оказал, но опыт говорил ему, что Вика совершенно права.

— Силой не войдут, Володя, — ответил он, — тут действительно шансы минимальны. Остаются — еда, уколы, процедуры и прочие больничные радости. Нянечки, сестрички, врачи, санитарки. Граната в окно — тоже остается. Есть разные способы. Можно и не входить.

— Седьмой этаж, — сказала Плотникова.

— Гранатомет, — возразил Михаил.

— Спасибо, — простонал Блинчик, — успокоил. Внушил уверенность в завтрашнем дне. Что теперь делать? Лежать и ждать?

— Вывозить тебя отсюда нужно.

— Не дадут, — Вика посмотрела на Сергеева и покачала головой. — Никак не дадут. И незаметно это не сделаешь. Тем более — он ранен, ему уход нужен.

— Предположим, — протянул Михаил, — это не проблема. Уход организовать можно. Разве это ранения — так, ерунда, пара переломов.

— Для того чтобы ты начал мне сочувствовать, — сказал Блинчик, — мне должно было оторвать задницу. Или полголовы. Меньшее тебя не растрогает.

— Прежде всего, надо понять — кто за всем этим стоит, — повторила Вика. — Если мы этого не сделаем, все остальное становится бессмысленным.

— Вариантов слишком много, — Сергеев попытался приподняться на подушках, но ничего из этого не получилось. Он только зашипел от боли, как обозленный кот, и вынужден был обратиться за помощью. — Вика помоги, сам не сяду!

Плотникова приподняла подушки, чуть изменила угол наклона кровати, и Сергеев смог видеть палату, не выкручивая себе шею. Сама процедура перекладывания была Сергееву по вкусу — Вика делала все очень нежно, явно опасаясь сделать ему больно, но, несмотря на это, ребра заныли с новой силой.

— Пока я здесь, — продолжил Михаил, стараясь успокоить явно разнервничавшегося Блинова. — есть шанс, что активных действий проводить не будут.

— Ага. Два раза. Сильно на тебя смотрели, когда стреляли утром?

— Да, — сказала Вика, — тут господин Блинов прав, как никогда. И если утром твое присутствие на результат повлияло и значительно, то симпатии к тебе, со стороны нападавших, явно не добавило.

— Что, вообще, известно, кроме слухов? — спросил Сергеев.

— Кроме слухов? Так, ничего. Утечка есть, конечно, но она не моя, могу только облизнуться. Прокуратура, СБУ, твоя собственная безопасность, Володя, «шестерка» — все там. Звонил Митя, говорит — звезд на погонах, как на крымском небе южной ночью — не счесть, да и не надо — помощи от них, все равно, никакой, только ходят туда-сюда, перед камерами себя демонстрируют.

— Там я одного, гм, стрелка, — проговорил Сергеев осторожно, — зацепил чуток. Ты не могла бы Митю попросить…

— Кто ему что скажет? — сказал Блинов. — Викуля, ты лучше попроси у кого-нибудь из ребят мобилку! Я за пять минут узнаю все, что этим мудакам известно! Утечка, утечка… Надо будет — приедут и доложат.

— Погоди, Блинчик! Надо понять, считают ли кого-то из нас мертвым!

— То, что вы живы — знает каждый сержант. ГАИшники расстарались. То, что вы в Феофании — долго выяснять нечего! Куда вас еще могли повезти? Понятно, что не в детскую стоматологическую. Держи мою трубку, Владимир Анатольевич, скрываться нечего.

— Легче сказать — держи, — произнес Блинчик задумчиво. — Как? Одна рука в гипсе, вторая под капельницей. Прям анекдот: красавица, а чем я, по-твоему, номер набираю?

— Диктуй, — сказала Плотникова, развеселившись, — всех проблем-то!

Блинчик продиктовал номер, и Вика поднесла мобильный к его уху.