– Откуда ты меня знаешь, добрый молодец? – строго спросила меня боярышня.

– Простите, милая девушка, мою дерзость, я чужеземец в ваших краях и не знаю ваших обычаев. Я слышал, как вас называл ваш брат, но не хотел никоим образом обидеть вас, – с трудом нашелся я что ответить.

– Ты не обидел меня, иноземец, однако ты смотришь на меня так, будто видел раньше. Кто ты такой и почему путешествуешь с моим братом?

– Я познакомился с вашим братом, когда он был в плену. Мы случайно встретились, и он захотел представить меня вам, а смотрю я на вас так, потому что даже на картинах великих мастеров божьи ангелы не выглядят так прекрасно, как вы.

Услышав этот велеречивый бред в моем исполнении, девушка нахмурилась, но, очевидно, обычаи гостеприимства не позволяли ей послать меня подальше с моими сколь витиеватыми, столь и неуклюжими комплиментами.

– Как тебя зовут, иноземец, и отчего ты так хорошо знаешь нашу речь? – еще более строго спросила меня боярышня, неожиданно перейдя на довольно сносный немецкий.

– Милая госпожа, я много где побывал и знаю много языков, а зовут меня Иоганн Альбрехт.

– Тебя зовут Иоганн Альбрехт, – задумчиво проговорила девушка, – ты говоришь на нашем языке как на родном, и у тебя язык без костей…

Я был готов провалиться на месте от услышанной характеристики, но Алена еще не закончила.

– А еще ты липнешь ко всем встречным женщинам, – продолжала она, – ты герцог Мекленбургский?

– Не знаю, моя госпожа, кто наговорил вам этих глупостей обо мне, но я действительно Иоганн Альбрехт Третий великий герцог Мекленбурга. Впрочем, я знаю, кто это вам рассказал.

– Нет, мой брат мне ничего такого не говорил о тебе. Но я подслушала разговор его товарищей.

– Благовоспитанной барышне не подобает слушать глупые разговоры солдат, моя госпожа, особенно если это Анисим. Это ведь этот негодяй оскорбил ваш слух своими измышлениями?

Закончить нам не дал Аникита, вернувшийся так же стремительно, как и убежал. Ему явно было не по себе, что так непочтительно обошелся с гостем, и он тут же попытался исправить положение.

– Познакомься, Аленушка, это…

– О, мы уже познакомились! – самым любезным тоном прервал я его. – Оказывается, мой друг, твоей сестре рассказали обо мне много лестного, и я прямо смущаюсь от всего сказанного в мою честь!

– Что? – не понял Аникита.

– Я лишь рассказала его высочеству, что, по твоим словам, он самый добрый и справедливый правитель во всей Европе, что он самый умелый и храбрый воин, какие только рождались на свет, и что я безгранично ему признательна за проявленную заботу о тебе, братец.

Все это Алена произнесла самым невинным тоном, потупив глазки. На пол с громким стуком упала моя челюсть, напрочь отдавив ноги в ботфортах.

– Что с тобой, княже? – обеспокоенно спросил Аникита, заметив мое состояние.

– В горле запершило, – только и смог я произнести.

Услышав мое бульканье, младшая Вельяминова метнулась в дом и вынесла мне полный ковш кваса. Я с благодарностью принял его, и в моей голове тут же мелькнул план мести. Жадно выпив содержимое ковша, я тут же спросил:

– А верно ли, что по вашим обычаям я теперь должен поцеловать подавшую мне питье? – И, не дожидаясь ответа, тут же наклонился к девушке и крепко ее расцеловал.

Алена сильно покраснела от моей дерзости, а Аникита явно нахмурился, мамушка же боярышни единственная не растерялась и кинулась на меня, как курица, защищающая своего цыпленка от коршуна.

– Ишь чего творит, басурманин, да где это видано девушек чужим людям целовать! Таковое только замужние женки делают!

В ответ я всем своим видом показывал, что об этой тонкости знать не знал, ничего плохого в виду не имел, и вообще я не я и лошадь не моя!

– Ну, что там с твоей тетушкой, друг мой? – спросил я Аникиту как ни в чем не бывало. – Пойдем, представишь меня, если это удобно.

Мы недолго погостили у Вельяминовых – все-таки болезнь хозяйки не самое лучшее время для гостей – и уже на следующее утро опять двинулись в путь. Когда отъехали на изрядное расстояние, мой друг нарушил молчание:

– Княже, Христом Богом тебя прошу, одна у меня сестренка осталась, больше и нет никого на всем белом свете.

– О чем ты? – не понял я его.

– Да чего тут непонятного, ты, князь, на нее как кот на сметану смотрел, знаю я этот твой взгляд. Как на графиню али княгиню какую так посмотришь – глядь, а у нее пузо выросло.

– Ты что несешь, Аникита, она же дите еще совсем!

– Скажешь тоже, князь, дите! – грустно усмехнулся он в ответ. – Четырнадцатый год уже. Девка справная, не война – так уже бы сватали, поди. Того и гляди улетит из дома, совсем я один останусь.

– Четырнадцатый год, варварство какое! Кстати, я не понял, ты меня отговариваешь или уговариваешь?

– Да ну тебя!

– Слушай, а откуда она немецкий так хорошо знает?

– Немецкий?

– Ну да, и весьма недурно, хотя вряд ли у нее большая практика.

– Вот оно как обернулось. Давненько это было, она еще маленькой совсем была, когда батюшка мой пленного немчина привез. Был он весь поранен, и роду простого, так что корысти в нем никакой не было. Однако батюшка мой все равно его в дом принял и велел, дабы он меня с покойным братцем языку своему обучил. Ну да мы, парни, известное дело, все больше на коне скакать да охотиться, да вон к девкам через заборы лазить… неприлежны, одним словом. А Аленушка завсегда рядом крутилась, как урок шел, ну и запомнила, да. Умница она и книжница у меня.

– Книжница?

– Ну да, княже. Были у нас в прежние времена книги в доме. Батюшка хоть и не больно грамоте разумел, но книжников уважал и, бывало, из походов привозил помимо всякой другой добычи и книги. Эх, грехи наши тяжкие, нет уж ни дома того, ни книг тех! Все прахом пошло в Смуту.

– Аникитушка, – обратился я к нему после недолгого молчания, – а ведь мы с тобой с Кальмара вместе были, и никакой такой графини у меня в ту пору не было. Это какой же враг тебе на меня наклепал, а?

Вельяминов промолчал, а я принялся напряженно думать. В курсе моего романа с графиней Спаре было не так много людей. Хайнц Гротте не знал русского, а Аникита немецкого, так что он отпадал. Братья фон Гершовы или бедняга Мэнни в принципе могли проболтаться, хотя они там сами кобелировали со служанками (кроме малыша Манфреда, конечно). Ну понятно, кто же еще! Клим Патрикеевич Рюмин натрепал, больше некому. Ох, доберусь я до него!

Впрочем, до Клима было далеко и так просто не доберешься, чего нельзя сказать о другом «хранителе военной тайны». Я круто повернул коня и стал искать глазами стрелецкого сотника, в надежде сорвать на нем свое раздражение. А вот и он едет рядом с людьми присоединившегося к нам недавно дворянина и что-то чешет им, пользуясь тем, что нашел свободные уши. Интересно, что этот изверг рода человеческого сейчас вещает очередному простаку? Я, сделав круг, аккуратно пристраиваюсь неподалеку от сотника и изо всех сил прислушиваюсь. Мама родная, роди меня обратно, это он что, про меня?