— Нет, я тут была.

— Ты одна?

— Да, со вчерашнего вечера.

— Почему в ванной свет?

К нам направляются шаги.

— Папа, подожди! Стой! Там Нора с Арчи, — говорит она, понизив голос.

— Тогда почему ты сказала, что одна? Сейчас не время для игр, Джули. Оставь прятки на другой раз.

— Они там… ну ты понимаешь.

На мгновение он все-таки запинается. Потом:

— Нора и Арчи! — кричит он так, что содрогаются стены. — Как вы уже слышали по интеркому, в Стадионе объявлена тревога. Представить себе не могу худшее время для секса. Немедленно выходите.

Нора припирает меня к раковине и прижимает мою голову к своему декольте. Гриджо распахивает дверь.

— Папа! — пищит Джули, глядя на Нору, которая тут же от меня отпрыгивает.

— Немедленно выходите, — повторяет Гриджо. Мы выходим из ванной. Нора оправляет одежду, приглаживает волосы и в целом неплохо притворяется пристыженной. Я просто смотрю на Гриджо, на его угловатое, туго натянутое на череп лицо, и разминаю свою дикцию перед ее первой и, наверное, последней серьезной проверкой. Он смотрит мне в глаза. Между нами нет и двух футов.

— Привет, Арчи, — говорит он.

— Здрасьте, сэр.

— Вы с мисс Грин влюблены друг в друга?

— Да, сэр.

— Чудесно. А о женитьбе уже говорили?

— Еще нет.

— Чего тянуть? Зачем раздумывать? Мы живем последние дни. Где ты живешь, Арчи?

— В Поле… Голдмэн.

— В Куполе Голдмэн?

— Да, сэр. Извините.

— И кем ты там работаешь?

— Я садовник.

— Тебе хватает, чтобы прокормить ваших с Норой детей?

— У нас нет детей, сэр.

— Когда мы умираем, дети приходят нам на смену. Когда у вас будут дети, их придется кормить. Говорят, в Куполе Голдмэн дела идут не лучшим образом. Говорят, у вас все на исходе. В дурном мире мы живем, согласен?

— Иногда. Не всегда.

— Мы вынуждены обходиться тем, что нам дает Господь. Если Он подает нам камни, когда мы просим хлеба, мы заточим зубы и будем есть камни.

— Или испечем… хлеб сами. Гриджо улыбается:

— Арчи, ты что, накрашен? Гриджо бьет меня ножом.

Я даже не заметил, когда нож выскочил из ножен. Пятидюймовое лезвие пришпилило мое плечо к стене. Я ничего не чувствую и не дергаюсь. Рана не кровит.

— Джули! — бешено ревет Гриджо. Отступив на Шаг, он достает пистолет из кобуры. — Ты привела мертвого в мой город?! В мой дом?! Ты позволила мертвому тебя коснуться?!

— Папа, послушай, — говорит Джули, протягивая к нему руки. — Р другой! Он меняется!

— Мертвые не меняются, Джули! У них нет ни разума, ни души!

— Откуда нам это знать? Раз они с нами не общаются и ничего нам о своей жизни не рассказывают, раз мы не понимаем, о чем они думают, значит, они и не думают?

— Мы проводили испытания! Никакой эмоциональной реакции, ни единого признака того, что они понимают, что с ними происходит!

— Тогда ты тоже мертвый, папа! Господи! Р спас мне жизнь! Он защищал меня, помог мне вернуться домой! Он человек! И он не один такой!

— Нет, — отвечает Гриджо со внезапным спокойствием. Больше он не размахивает руками. Пистолет застыл прямо у меня перед носом, до него всего пара дюймов.

— Папа, да ты послушай! Пожалуйста! — Джули делает к нам нерешительный шаг. Пытается сохранять хладнокровие, но я вижу: она в панике. — Когда я была в аэропорту, что-то случилось. Мы что-то породили, и теперь это что-то распространяется. Мертвые оживают, бросают свои гнезда и пытаются изменить свою природу. Мы должны помочь! Представь только, папа, вдруг мы сможем победить чуму! Вдруг мы разгребем весь этот бардак и сможем начать заново!

Гриджо качает головой. Видно, как под его пергаментной кожей напрягаются челюстные мышцы.

— Джули, ты слишком юна. Ты еще не понимаешь наш мир. Мы можем выживать, можем убивать тех, кто хочет убить нас, но панацеи нет. Мы годами искали ее и не нашли. Время вышло. Нашему миру конец. Его нельзя исцелить, восстановить или спасти.

— Нет, можно! — визжит Джули, теряя все свое самообладание. Кто решил, что он должен быть кошмаром? Кто выдумал это идиотское правило? Мы все можем исправить! К тому же этого мы еще не пробовали!

Гриджо скрипит зубами.

— Ты мечтательница. Дитя. Вся в мать.

— Папа, послушай!

— Нет.

Он взводит курок и приставляет пистолет точно к пластырю, который Джули налепила мне на лоб. Ну вот. Здравствуй, вездесущая ирония М. Неизбежная смерть, пренебрегавшая мной все те годы, что я призывал ее, явилась, когда я решил жить вечно. Закрываю глаза и готовлюсь к нашей встрече.

Мое лицо согревают брызги крови. Но кровь не моя. Едва успеваю открыть глаза, чтобы увидеть: нож Джули царапает руку отца. Он роняет пистолет — тот падает на пол и стреляет еще и еще, прыгая на силе отдачи меж стенами этого узкого коридора, как мяч-попрыгунчик. Все падают на пол и закрывают голову руками. Наконец пистолет прилетает под ноги Норе и, в оглушительной тишине, замирает. Огромными, испуганными глазами Нора смотрит вниз, затем переводит взгляд на генерала. Поджав раненую руку, он бросается к ней. Нора хватает пистолет и целится ему в лицо. Он замирает. Стискивает зубы и осторожно придвигается, Как будто все равно сейчас на меня прыгнет. Но тут, одним ловким движением, не сводя с него глаз, Норм выщелкивает пустую обойму, выхватывает из сумочки новую, заряжает, досылает патрон в патронник. Гриджо делает шаг назад.

— Идите, — говорит Нора Джули. — Попробуйте выбраться. Попробуйте.

Джули хватает меня за руку. Мы пятимся прочь, а Гриджо стоит и дрожит от ярости.

— Прощай, папа, — тихо говорит Джули. Мы поворачиваемся и бросаемся вниз по лестнице.

— Джули! — воет Гриджо, и его голос так напоминает мне совсем другой звук — пустой рев сломанного охотничьего рога, — что я не могу сдержать дрожь.

Мы бежим. Джули ведет нас по лабиринту тесных улочек, я несусь следом. Со стороны ее дома все еще доносятся злобные крики. Потом треск раций. Мы бежим, за нами гонятся. Джули не уверена в маршруте. Мы описываем петли, возвращаемся к пропущенным перекресткам. Мы — крысы, мечущиеся по клетке. Мы бежим, а над нами крутятся крыши. Мы упираемся в стену. Отвесная бетонная стена, изукрашенная лесами, лестницами, мостиками в никуда. Ни одной лавки не осталось, все подмостки давно разобраны, но одна лестница зависла в воздухе, как лестница Иакова, упираясь наверху в манящий темный коридор. Бежим наверх.