— Ты в порядке, Нэнси?

— В полном! — огрызнулась я, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Просто перенервничала немного. И еще…

— Что?

— Мне показалось, что один из офицеров очень похож на Уильяма.

— Который? — со внезапно вспыхнувшим интересом оглянулась она на кучку пленников, согнанных на шкафут [39] и столпившихся у основания грот-мачты.

— Помощник.

— Симпатичный парень, — с одобрительной усмешкой кивнула Минерва. — У тебя неплохой вкус!

Я не на шутку разозлилась:

— Тебе бы только зубы скалить, а мне не до смеха! Вот ты представь на минутку, что это на самом деле Уильям. Что он обо мне подумает, увидев среди пиратов, в мужской одежде, с тесаком в одной руке и пистолетом в другой? Но даже не это самое страшное… — Тошнота снова подкатила к горлу при одной мысли о том, что может случиться. — Самое страшное, что он теперь на другой стороне. И если мы встретимся, Уильям будет в стане врагов и даже может погибнуть от моей руки!

Моя страстная отповедь отрезвила подругу. Лицо ее сделалось серьезным, губы плотно сжались.

— Но твой нареченный служит во флоте, — заметила она после некоторого раздумья, — а капитан Брум ни за что не станет нападать на военные корабли. Скорей уж они нападут на нас!

Последняя ее фраза отнюдь не успокоила меня, только еще сильнее расстроила: мне как-то не приходило в голову, что инициатива может принадлежать и другой стороне.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — поспешила исправить промах Минерва. — Океан большой, и шансы встретиться именно с кораблем Уильяма ничтожно малы. Так что не переживай и не забивай себе голову. Жизнь не оставила нам другого выбора, кроме как жить сегодняшним днем и не думать о завтрашнем.

Постепенно мы втянулись, и каждый последующий абордаж уже не вызывал прежних эмоций, а со временем и вовсе превратился в рутинную обязанность. Я честно старалась следовать совету Минервы и не думать об Уильяме. В какой-то степени это мне удалось. Призы попадались часто, одна атака сменялась другой, а в бою, как правило, не до воспоминаний и душевных терзаний. Я закалилась, окрепла, избавилась от прежней робости и сомнений и бесстрашно бросалась в самую гущу схватки наравне со всеми. Удаче немало способствовала придуманная Брумом военная хитрость. Мы затягивали орудийные порты раскрашенной под дерево парусиной и поднимали какой-нибудь дружественный флаг, в зависимости от национальной принадлежности замеченного судна. Затем какое-то время шли следом за ним параллельным курсом, постепенно сближаясь. И лишь подойдя к ни о чем не подозревающей жертве на расстояние пушечного выстрела, раскрывали карты, срывая маскировку с орудийных стволов и заменяя испанский, английский или голландский стяг на черное полотнище с Веселым Роджером. После кренгования и основательной перестройки скорость «Избавления» настолько возросла, что нам не составляло труда настичь практически любое торговое судно, рискнувшее сунуть нос в эти опасные воды.

Случалось нам с Минервой воплощать в жизнь и другую уловку, изобретенную нашим хитроумным капитаном. Переодевшись в женское платье, мы рука об руку неторопливо прогуливались по палубе, усыпляя тем самым бдительность наблюдателей противника, следивших за нами в подзорные трубы. А дальше все шло по уже накатанной колее. Следовал предупредительный выстрел из носового орудия, а если капитан «купца» мешкал или не подчинялся столь недвусмысленному требованию спустить паруса и лечь в дрейф, у канониров, стоявших наготове с тлеющими фитилями в руках у заряженных пушек, имелся в запасе аргумент повесомее: двойные ядра, соединенные между собой толстой цепью. Такие гостинцы в клочья рвут паруса и такелаж и срезают, как бритвой, мачты из корабельной сосны в обхват толщиной. После этого остается только довершить разгром, подавив одним-двумя залпами ответный огонь и выкосив картечью оставшихся в живых офицеров и матросов. Но до подобных крайностей почти никогда не доходило. Нам было совсем не с руки уродовать ядрами ценный груз, а капитану и экипажу тем более не хотелось стрелять, так как все понимали, что их ждет, если они нанесут хоть малейший урон нашему кораблю и команде.

И все это время мы с Минервой оставались под неусыпным присмотром Адама Брума, чей зоркий глаз не упускал из виду ни одной мелочи как в нашем поведении, так и в заметно изменившемся в лучшую сторону отношении к нам команды. Естественно, мы не могли рассчитывать на какие-то поблажки — об этом Брум честно предупредил нас с самого начала, — но он был не просто отличным капитаном, а еще и человеком незаурядного ума и выдающихся способностей. И присматривался он ко всем, не только к нам, в каждом выискивая какой-нибудь скрытый талант, который можно развить и в дальнейшем продуктивно использовать в интересах всей команды.

Минерва, к примеру, блестяще проявила себя в качестве марсового. У нее начисто отсутствовала боязнь высоты, а прирожденное чувство равновесия позволяло ей с уверенностью канатоходца и проворностью обезьянки носиться по реям и натянутым на высоте сотни метров канатам столь же легко, как ходить по палубе или твердой земле. В сочетании со львиной отвагой в бою и фантастической меткостью стрельбы, эти достоинства заметно выделяли мою подругу среди общей массы корсаров. Поэтому никто не удивился, когда капитан назначил ее в группу снайперов, в которую входили еще несколько признанных стрелков под началом Винсента Кросби.

Перед сражением они занимали позиции наверху, засев с мушкетами среди снастей и такелажа. Задача их состояла в том, чтобы выбивать ключевые фигуры в экипаже — в первую очередь капитана, офицеров и рулевого — любого судна, рискнувшего затеять с «Избавлением» артиллерийскую дуэль. Поначалу я очень боялась за нее, потому что снайперы подвергаются самому большому риску, являя собой ничем не прикрытую мишень. Мне делалось дурно, когда я представляла Минерву подстреленной, сорвавшейся с высоты и сломанной куклой распростертой на палубе в луже крови. Подобные мысли до добра не доводят, и я волей-неволей научилась от них избавляться. Перед схваткой от каждого требуется максимальная готовность и сосредоточенность на предстоящем деле, а все постороннее лучше выбросить из головы.

Сам капитан Брум в непосредственном захвате призов участия никогда не принимал и поднимался на борт взятого на абордаж судна только после его предварительной зачистки. Под этим понятием подразумевалось разоружение и взятие под стражу капитана и судовых офицеров и отделение их от рядовых членов экипажа и пассажиров, которых собирали вместе и загоняли в противоположный конец палубы, подальше от начальства. Зато по завершении этой малоприятной, но необходимой процедуры Адам не отказывал себе в удовольствии развлечься и устраивал целое представление, появляясь на шканцах [40] приза разодетым в пух и прах — этаким франтом с бристольской Мэйн-стрит или лондонской Пикадилли [41] — и с подчеркнутой уважительностью приветствуя своего менее удачливого коллегу.