Более лояльно Рэнд относилась к идеям наставника Хайека, Людвига фон Мизеса, работы которого она также читала в то время. Как разъясняла она Леонарду Риду, Мизес совершал ошибки в том, что касалось вопросов морали и «сбивался на противоречия и никчемную бессмыслицу», когда речь заходила об этике.

Однако, по крайней мере, он был «по большей части безупречен» в области экономики. В отличие от Хайека, Мизес не был склонен идти на политические компромиссы, которые ограничивали свободный рынок. Как и Рэнд, он признавал капитализм истиной в последней инстанции, и за это она была готова простить его неспособность понять истинную суть альтруизма и отказаться от этого направления.

Свое несогласие с Хайеком и Мизесом Рэнд намеревалась выразить в небольшой нехудожественной работе «Моральный фундамент индивидуализма». Сперва она предложила издательству Bobbs-Merrill выпустить этот проект в качестве рекламного буклета для романа «Источник», но вскоре ее амбиции возросли. В первых набросках она вновь обращалась к нескольким концепциям из созданного ею в 1941 году «Манифеста индивидуализма», включая теорию об активном и пассивном человеке. Однако, как показывает название, между двумя этими работами имелась существенная разница. Там, где «Манифест» обходил стороной вопросы морали в пользу подчеркивания опасностей тоталитаризма, теперь Рэнд хотела затеять процесс против альтруизма, который она называла «духовным каннибализмом». Она подчеркивала, что ее читатели могут выбирать между двумя альтернативами: «Независимость человека от других людей – это принцип жизни. Зависимость же его от людей является принципом смерти». Это была дилемма, которую она воплотила в жизнь в образах Говарда Рорка и Питера Китинга. Нынешняя задача состояла в том, чтобы объяснить это простыми словами, переведя дискуссию в область защиты капиталистической системы.

Сперва она написала сжатую версию, которая была озаглавлена «Единственный путь в завтрашний день» и под этим названием опубликована в Reader’s Digest. Рэнд считала это эссе «сургучом», который должен был скрепить широкий союз интеллектуалов, принадлежащих к старой школе политической мысли правого крыла и поддерживающих капитализм. В реальности такой союз никогда не состоялся, в первую очередь потому, что взгляды всех этих людей серьезно отличались друг от друга. Несмотря на то, что Рэнд разделяла многие взгляды, которые исповедовали ее политически ориентированные современники, она зачастую была разочарована свойственными им цинизмом, субъективизмом и мистицизмом.

Как оказалось, создание «Морального фундамента индивидуализма» было намного более сложным делом, нежели предполагала Рэнд. Во-первых, «Источник» и так прекрасно продавался, не нуждаясь в какой-то особенной помощи. Во время войны Bobbs-Merrill, как и большинство американских издателей, были ограничены квотой на бумагу и не могли удовлетворить спрос на огромный роман Рэнд до тех пор, покуда не заключили договор субаренды с компанией Blakiston – маленьким издательством с большой квотой на бумагу. Blakiston выпустили свою собственную серию рекламных проспектов, подчеркивавших основные моменты книги, и это наконец удовлетворило Рэнд. В течение 1945 года «Источник» продался стотысячным тиражом и наконец-то прорвался в топ бестселлеров Нью-Йорка, что стало важной вехой, о которой Рэнд давно мечтала. И то и другое было заметным достижением для книги, впервые изданной всего два года назад. Год увенчался выпуском комикс-версии романа «Источник», которая была напечатана в газетах по всей стране. С каждой порцией хороших новостей желание Рэнд написать еще одну книгу с целью повышения популярности шло на убыль.

Кроме того, ее уже увлекла идея нового романа. Как и в случае с «Источником», вдохновение пришло мгновенно. В Нью-Йорке Рэнд и Изабель Патерсон беседовали о текущих событиях и о том, что Рэнд должна непременно распространить свои идеи как можно шире. Но Рэнд была возмущена предположением, что она обязана писать для всех и каждого. Возможно, думая в этот момент о шагавшем по стране воинственном трудовом движении, она спросила Патерсон: «Что, если я устрою забастовку?». И с этого момента в ее сознании незамедлительно начала раскручиваться новая история. Что, если творцы всего мира объявят забастовку – как сделал это ее отец в России? Что случится после этого? Это было развитие того конфликта, который Рэнд прописала в образе Доминик. Она принялась лелеять эту новую идею, разрабатывая теорию «всеобщей забастовки».

Ее работа сценариста, однако, оставляла Айн очень мало времени для развития каких-либо иных проектов. Она была первым автором, которого нанял продюсер Warner Brothers Хэл Уоллис – и он стремился как можно скорее задействовать ее талант и получить отдачу. Поскольку Рэнд жила довольно далеко от Голливуда, а расходы на транспорт все еще имели для нее значение, Уоллис позволил ей работать дома, приезжая только когда было необходимо совместное обсуждение сценариев. Как некогда Сесил Б. ДеМилль, он привлек ее к переработке историй, правами на которые владел. Ее первые задания – «Любовные письма» (Love Letters) и «Ты пришел» (You Came Along) – дошли до экрана и стали успешными фильмами в 1945. Потом Уоллис попросил ее придумать какие-нибудь идеи для фильма об атомной бомбе. Рэнд начала тщательное изучение проекта «Лос Аламос», и даже получила продолжительную аудиенцию у руководителя проекта «Манхэттен», ученого-атомщика Джулиуса Роберта Оппенгеймера. Фильм так и не был снят – но встреча с Оппенгеймером помогла Рэнд в создании одного из персонажей ее развивающегося романа, ученого Роберта Стэдлера.

Покуда Рэнд занималась работой и налаживанием связей, Фрэнк расцветал на калифорнийском солнышке. Покупка поместья в Четсуорте была его решением, поскольку для Айн не имело особенного значения, где жить. Как только снизились цены на бензин, Фрэнк, тщательно изучив местный рынок понял, что в послевоенные годы стоимость недвижимости на окраинах Лос-Анджелеса будет только расти. В свете этого открытия отдаленное ранчо было весьма выгодным приобретением – правильно рассчитал он. Дом, ранее принадлежавший режиссеру Джозефу фон Штернбергу и актрисе Марлен Дитрих, был экстраординарным по любым меркам. Кабинет Рэнд располагался на первом этаже, и в нем были стеклянные двери, ведшие в уединенный внутренний дворик. Главная спальня располагалась на верхнем этаже. Рядом находились отделанная зеркалами ванная комната и бассейн, который Фрэнк наполнил экзотическими рыбами. Выкрашенная в синий цвет открытая двухэтажная гостиная пленяла глаз своим мягким уютом. В ней стоял большой филодендрон, листья которого Фрэнк тщательно полировал. По дому свободно летали птицы, а снаружи располагался просторный двор, вмещавший до двухсот человек. Дом был окружен рвом, в котором плавали серебряные караси, и кольцом японских гиацинтов. «Простой по форме, динамичный в цвете… спроектированный для солнца, стали и неба», – так писало издание House and Garden в четырехстраничном материале, посвященном дому, который купили Айн и Фрэнк.

Этот дом значил для Фрэнка больше, чем вложенные в него деньги. Обнаружив в себе задатки почтенного фермера, он разбил на своей земле пышные сады и вырастил стаю павлинов. В истинно индивидуалистской манере эти птицы не были помещены в клетки, а свободно разгуливали по всему поместью. Увлечение Фрэнка сельским хозяйством вскоре выявило в нем настоящий талант к садоводству. Поля наполнились бамбуком, каштанами, гранатовыми деревьями и кустами ежевики. В теплице он выращивал дельфиниумы и гладиолусы – и за несколько лет создал два новых гибрида, один из которых получил название «Губная помада», а второй был назван «Хэллоуином». Фрэнк нанял небольшой штат японских садовников и в разгар сезона открывал придорожный киоск для продажи излишков. После того, как один из работников научил его искусству флористики, Фрэнк начал продавать гладиолусы лос-анджелесским гостиницам. Он больше не находился в тени Рэнд, и его таланты вызывали восхищение у соседей и покупателей.