Главный парфюмер Дома Диора всегда говорил своим манекенщицам: «Учитесь у Людмилы шарму и умению принимать гостей!»

Много вечеров устраивали у нас Дом Магги Руфф, Жан-Луи Шерер, Дом «Ланвен», Жак Хейм, г-жа Сизмек, владеющая теперь Домом Валентино.

В один из первых вечеров я пригласила господина Христиана Мило. Он был серьезный и известный кулинарный критик, автор «Кулинарного гида» по Парижу. Это очень важно для рестораторов: если попадешь в «Кулинарный гид», все к тебе приходят.

В тот вечер зал был переполнен, но я ему оставила столик. Вот уже десять часов… Одиннадцать… Грозного критика все нет. Ко мне подошла какая-то дама, спросила, почему пустует этот стол. Я была вынуждена объяснить, что жду одного журналиста (до сих пор помню, как она на меня посмотрела).

Вдруг из угла мне помахал господин, который пришел в мой ресторан в первый раз. Я подошла. «Позвольте спросить, кого вы ждете?» – «Мсье Мило», – отвечаю. А он говорит: «Это я. Уже час сижу здесь». О Боже…

Я ведь подошла к нему, как ко всякому новому посетителю, когда он только появился. И спросила: «Хотите селедки?» Он удивился, но сказал: «Да». – «Может быть, и котлеты по-киевски?» – «Да, да, пожалуйста». Когда же я узнала, что этот скромный незнакомец и есть Мило, то пришла в ужас, потому что кулинарным критикам всегда стараются предложить самое роскошное и дорогое (икру, например).

Но после этого он написал о ресторане замечательную статью: «Можете спокойно идти в “Русский павильон” – вас никто не будет “нагревать”». Это была отличная реклама – я до сих пор ему благодарна.

«Господа, начинайте с тихого вальса, чтобы людям не приходилось сразу есть с невероятной быстротой, – говорила я своим музыкантам. – Под медленную музыку ужинают с удовольствием, неспешно разговаривают. Ритмичная вынуждает быстрее есть, и вечер заканчивается после десерта».

У меня был свой столик (всегда кто-то был приглашен, было приятно по вечерам видеть рядом друзей). Но заниматься клиентами это не мешало. Когда я выходила петь, всегда говорила: «Какая публика!»

И говорила, право же, совершенно искренне.

Я гордилась тем, что к нам не раз приходил Феликс Юсупов. Он и в начале 1960-х был так же красив, изысканно одет, как в давние годы, когда я впервые его увидела. Никогда больше я не встречала человека с такой фигурой и осанкой! Однажды, когда он был у нас, пришла поужинать после гастрольного спектакля труппа Кировского балета. Их привел известный импресарио Томази. Не знаю, он ли сказал артистам, кто этот господин, или узнали сами, но у танцоров загорелись глаза: «Вот этот старик убил Распутина!»

Я спросила: «Князь, можно молодым людям подойти к вам, попросить автограф?» – «Конечно, графинюшка!» – так он меня в шутку называл.

Боже, как они смотрели на Юсупова! Точно какой-нибудь мифический «гений места», призрак старого Петербурга возник из сумерек у них на глазах, чтобы поужинать за соседним столиком «Русского павильона».

К нам приходил и Жозеф Кессель, французский писатель русского происхождения, автор романа «Княжеские ночи». Член Французской академии, он жил среди цыган. И у них научился есть – медленно, с хрустом, при стечении публики – стеклянные стаканы.

К счастью, у меня в ресторане он их никогда не ел.

Бывал у нас Эрте, которого я упоминала раньше, – талантливый декоратор. У него было прозвище «Бабушка», он ходил в парике, пудрил нос, украшал галстук элегантной заколкой и носил костюмы-тройки, застегнутые на все пуговицы, благо позволяли рост и талия. Он прожил в Париже около восьмидесяти лет, приехав из Петербурга еще до начала Первой мировой войны, и его настоящее имя было Роман Тыртов. А Эрте – псевдоним, составленный из первых букв имени и фамилии.

Я купила несколько его рисунков 1940-х – 1950-х годов, но не у него, а у своего друга, коллекционера Володи Хоффмана. Володин отец Ростислав, директор «Женес музикаль» и известный историк, выпустил в свет мою первую пластинку.

Наряду со старыми близкими и заочными знакомыми в ресторане стали бывать совершенно новые люди.

В 1961 году в Париже остался Рудольф Нуреев. Он очень подружился с Наташей, сестрой Никиты, моего первого мужа. И приходил к нам в течение долгих лет.

В мой ресторан часто приходили художники Борис Зеленин, Николай Дронников, Вильям Бруй, Иван Путелин, Олег Целков.

Я очень люблю семью Целкова! Мать актрисы Тони Целковой, жены художника, Лидия Федоровна Пипчук, делала для «Русского павильона» изумительные пельмени. Она сама пришла с ними ко мне, принесла на пробу. И я немедленно попросила ее лепить их для нас.

Лидия Федоровна была военной летчицей, а затем воспитательницей в детском саду в Полтаве. Замечательная дама! Она так и не овладела французским языком и объяснялась с бакалейщиками с помощью мимики и жестов, но пельмени и песни под русскую гитару стали символом ее жизни в Париже.

У меня есть несколько картин Зеленина, он часто бывал у нас с женой. Путелин пел у меня одно время, сейчас сделал большую карьеру (этого следовало ожидать, он талантливый человек, совместивший голос и художественный дар, что редкость).

Хорошо помню мать Михаила Шемякина, Юлию Николаевну Предтеченскую, бывшую актрису Ленинградского театра Акимова и советскую кинозвезду 1930-х годов. Муж ее был полковником, после войны они жили в Германии и Риге. Позже она руководила кукольным театром в Воркуте. А когда ее сын Миша оказался за границей, мама поехала к нему, за что Юлию Николаевну очень корили военные сослуживцы покойного мужа. Ее пугали тем, что она никогда больше не увидит «шестую часть суши».

Однако, естественно, после перестройки Юлия Николаевна возвращалась. И недавно скончалась в Нью-Йорке, в гостях у собственного сына.

Шемякин дружил с еще одной моей посетительницей, Диной Верни, галеристкой и моделью Аристида Майоля и Анри Матисса. Дина Верни основала музей в Париже, сейчас он хорошо известен.

Однажды в ресторан ко мне пришла советский министр культуры Екатерина Фурцева со своим добрым приятелем, французским импресарио и мужем балерины Ирины Бароновой, сыном Станиславского (Фурцева этого импрессарио обожала). Я предложила министерше семгу. А Фурцева ответила: «Нет, мне лососину». В тот вечер у меня пела певица Ольга Потемкина – Фурцевой очень понравилась ее длинная русая коса. Но меня госпожа министерша явно невзлюбила!

Очевидно, из-за семги. Лососина ценнее и дороже.