Теперь он был с ней наедине — празднество осталось позади. Казалось бы, ему надо впасть в отчаяние, ведь она сейчас улетит от него. Вместо этого он ощущал болезненное тепло в паху — это его завершающая погоня! Возбуждение охватило все тело — вплоть до кончиков ушей.

Бабочка застыла в воздухе у входа в переулок, а потом, когда он приблизился к ней, исчезла в темном пространстве. Томас теперь дышал тяжело. Он свернул в переулок — если бы она не взлетела вверх, то принадлежала бы ему. Непонятно, что бы он делал с ней, будь она у него, или как бы он поймал ее голыми руками, но она принадлежала бы ему.

Томас свернул за угол и вскрикнул. В тусклом свете бабочка выросла до громадных размеров — теперь она была ростом с человека. Из-под крыльев показались змееподобные руки и стали подзывать к себе. Бабочка не парила больше, она твердо стояла человеческими ногами на земле. Он приблизился к ней, а она не стала убегать. Он протянул руку и коснулся ее кожи, раскрашенной кожи — черная краска осталась у него на пальцах. Бабочка рассмеялась и обняла его своими крыльями. Он прижался к ней, и она поцеловала его — во рту затрепетал язычок, покрытый нектаром. Он жадно впился в нее, отдаваясь этому поцелую. Руки его, блуждая по ее телу, нащупали упругие ягодицы и крылья из мерцающего прохладного шелка, которые задевали лицо и плечи. Пальцы возились с подтяжками, с застежкой на брюках. Член его оказался на свободе — торчащий вперед, он буквально вонзился в нее. Она обхватила его туловище ногами, когда он пригвоздил ее к стене — ему вдруг стало так жарко, что перехватило дыхание. Он без устали выходил из нее и входил снова. Она застонала прямо ему в ухо — он отодвинулся, чтобы посмотреть на нее: туман в голове подсказывал, что бабочки не издают звуков.

Что-то стало проясняться. Он толкался все сильнее, но никак не мог достигнуть пика наслаждения. Постепенно ее лицо обрело четкие черты. Женщина, теперь он увидел, что это женщина. Она обнимала его за шею, черная краска сошла с ее лица — под ней оказалась золотистая кожа. Темные глаза смотрели прямо на него; она вскрикнула. Этот звук все испортил; он попытался отпрянуть от нее, но она прилипла, как банный лист.

Любопытно, но лицо у нее было в форме треугольника, балансирующего на одном из углов, — в точности голова бабочки над грудной клеткой. Томас оттолкнул ее, и она приземлилась на ноги. Он нащупал свои брюки, нелепо собравшиеся складками вокруг лодыжек, и натянул их на себя.

— Сеньор, — шепнула она и коснулась его лица.

Она не была бабочкой. Ее широко посаженные глаза умоляюще смотрели на него. Она потянулась к нему, и он позволил ей последний поцелуй. Затем она опустила глаза и, увидев, что вся краска сошла с ее теперь уже обнаженного тела, сложила перед собой крылья. Как он мог принять этот маскарадный костюм за крылья своей драгоценной бабочки?

Женщина не двигалась, а Томасу страстно хотелось, чтобы она ушла и оставила его наедине с позором. Он решил, что она чего-то ждет. Утер лоб испачканной рукой и полез в карман брюк. Он достал деньги, которые ему дал Сантос, и протянул ей — оплатить услуги. Ему подумалось, что неплохо было бы заплатить ей.

Она потянулась к деньгам, но, увидев, сколько их, замерла. Печально покачала головой и забрала пачку банкнот из его рук. Затем повернулась и побежала — крылья заструились за ее спиной.

Томас, спотыкаясь, вернулся на центральную улицу. Карнавал уже куда-то исчез — или его никогда и не было? Трудно сказать. Теперь улица выглядела пугающе настоящей, и каждый шаг отдавался звонкой мелодией по каменной мостовой. Он узнал карету, стоявшую на улице, и приблизился к ней.

— Сеньор Эдгар, — произнес кучер.

Томас разглядел лишь неясный силуэт в шляпе-котелке, лица не было видно.

— Tudo bem com vocé?

Томас посмотрел вниз и увидел, что руки у него измазаны черной краской. Он потерял свой пиджак, а элегантный жилет и белая рубашка помялись и испачкались. В окне кареты он заметил свое отражение — это было лицо трубочиста. Внезапно он согнулся в приступе тошноты — его вырвало прямо в канаву.

— Пожалуйста, — обратился он к кучеру, — отвезите меня домой. Para casa.

Комната постепенно наполнялась светом; голова у Томаса раскалывалась от боли. Он лежал, свернувшись калачиком, уткнувшись лицом в спину Софи, ее ночная рубашка из грубого хлопка согрелась под его щекой. Как хорошо вернуться домой, снова оказаться в своей постели. Веки его разлепились, и он ожидал увидеть перед собой комод с зеркалом и розовые обои в спальне Софи — в их спальне. Но что-то было не так. Темные стены изобиловали узорами. Вместо комода нахально торчал какой-то стул, заваленный вещами, на спинку были сброшены грязные рубашка и брюки. Сжимая талию Софи, он обнаружил, что тело ее стало мягким, как пудинг. Он поднял голову и окинул взглядом комнату.

Он находился вовсе не дома. Предмет в его руках был не чем иным, как обычной подушкой в хлопчатобумажной наволочке. От разочарования он снова зажмурил глаза.

Роскошная постель, такая мягкая, радовала его измученные конечности, но недолго. События прошлой ночи вновь пришли на память, и он со стоном закрыл лицо руками. Что на него нашло? Ведь он: пил не слишком много, и к тому времени, когда он оставил клуб, обильная еда должна была уже перевариться. Должно быть, это все из-за той сигареты, которую ему всучил Сантос. Какой-нибудь ядовитый корень. Он старательно отгонял от себя мысль о том, что вначале испытал несколько приятных минут от новых необычных ощущений, — нет, надо помнить о том, что из-за этой сигареты он влип в ужасную историю.

Софи. Бедняжка Софи. Он нарушил супружескую клятву и, несомненно, достоин наказания.

Кто-то настойчиво постучался в комнату. Не этот ли звук его разбудил? Кто бы ни был по ту сторону двери, ему пришлось долго ждать.

— Войдите, — прохрипел Томас.

Дворецкий Сантоса спиной вошел в комнату, держа поднос с чаем и горячими булочками. На нем по-прежнему был смокинг, такой нелепый в эту жару.

— Доброе утро, сэр. Вы хорошо спали?

— Спасибо, — сказал Томас неопределенно, — Который час?

— Почти полдень, сэр. Двое ваших друзей уже давно на ногах. Они читают на балконе. У сеньора Сантоса дела в городе.

Томас мог не спрашивать, кто эти двое. Если Эрни докурил его сигарету прошлой ночью, он должен чувствовать себя не лучше.

Дворецкий начал собирать вещи, разбросанные повсюду, — нижнее белье, гетры, туфли. Когда он дошел до стула, то сначала помедлил, а потом осторожно протянул руку, как будто рубашка Томаса была в дерьме, а не в краске. Он поднял ее двумя пальцами.

— Я распоряжусь, чтобы ее постирали, сэр, — сказал он.

Томас махнул рукой и отпустил его.

Спустившись вниз, он обнаружил, что Эрни уже присоединился к Джону и Джорджу и они все вместе сидят в тени и пьют кофе. Томас направился прямиком к кофейнику и налил себе чашку.

— Томас, дружище, ты выглядишь ужасно, — сказал Джордж. — Какой-то ты стал… желтый. Посмотри на него, Эрни!