– Хау, мой краснокожий буйвол!

Мое произношение повергло вождя в небольшой шок. Он разразился бурной речью, среди многочисленных слов которой я разобрал уже знакомое от Боба "фазе, мазе лав ю бразе" и вполне разборчивое "зарежу койота".

– Нет, краснокожий буйвол, так переговоры не ведутся, – запротестовал я, возмущенный игрой в одни ворота. И вежливо, с улыбкой протянул вождю универсальный переводчик. – Ты его не нюхай, отсталая твоя душа. Ты его на затылок лепи. А вот упаковку не выбрасывай. Мне за них перед интендантом отчитываться. Тем более по этикеткам в конце года производитель пластырей путевки в Орехово-Зуево разыгрывает.

Пока ординарцы носились по прерии за порхающей оберткой, я наладил с вождем речевой контакт. Звался он совсем не краснокожим буйволом, как мне поначалу показалось, а "Газопроводом Сан-Антонио Чикаго Имени Утренней Росы Пролитой Над Телом Министра По Энергетике".

Для краткости я тут же назвал его Антошей Чикагским, чему вождь несказанно обрадовался и пообещал оставить мою макушку не отрезанной.

Антошу назвали Газопроводом образованные родители, которые без лицензии добывали газ, буря вышеназванную нитку газопровода. Вождь показал мне несколько детских фотографий, подарил на память кусок газопровода, станцевал на лошади национальный танец, на чем дружественная часть встречи была благополучно завершена. Антоша ловко сиганул на полном ходу с воспитанной лошадки, примостился рядышком на ствол Милашкиного гранатопулемета и, привязав к курку гранатопулемета лошадку длинной веревкой, объяснил, зачем, собственно он и его парни пожаловали к железнодорожным путям.

– У тебя…, – надо понимать, что у меня, – у тебя, бледнолицый койот, есть то, что должно принадлежать моему народу.

Антоша Чикагский вскинул руку и весь десяти тысячный или более того табун жителей прерий в едином порыве затряс в воздухе спаренными винтовками и скандинавскими топорами. Американская степь огласилась диким улюлюканьем, завыванием, гиканьем. Затылочный УПС вольно перевел это как: – "Любо, батька! Любо!"

– Мы мирные североамериканские коренные жители, – продолжал вождь, беззастенчиво откручивая с моей груди блестящий орден "Первая годовщина подразделения "000". Лично майору Сергееву от народа с любовью и нежностью". – Наши прерии (заброшенные поля) полны жирных тушканчиков (зверья всякого). Наши джунгли (лесопосадки нерукотворной работы) полны жирного зверя (тушканчиков). Наше синее небо (синее небо) полно жирной птицы (все, что с крыльями, исключая Директорского любимчика). Наши водоемы (речки, ручьи, болота и искусственные пруды) полны всем остальным (продукты органической жизнедеятельности). Но у нас нет главного. И если ты не отдашь нам это, то твой скальп, поганый койот, будет висеть у меня в вигваме на подвесном потолке.

– Ты же обещал? – напомнил я.

– Это к слову, – поправился вождь, – так положено. А если вы не согласитесь, то нижние слои атмосферы наполнятся громом наших спаренных винтовок.

Антоша Чикагский в очередной раз вскинул руку и десять тысяч спаренных винтовок разом пальнули по командирскому штандарту, гордо реющему на верхней башне Милашки. Материал, вручную сотканный лучшими ивановскими ткачихами с честью выдержал залп. Помялся немного. И только одна дырка. Да и та была прожжена невнимательным Бобом в прошлом году, когда он огнемет настраивал.

– Короче, – сказал я. – Мне нужны конкретные данные. Говори, что нужно. Мы отдаем, ты со своей первой индейской отваливаешь.

Вождь согласно покачался и прошептал свои требования мне на ухо. С каждым словом я свирепел все больше и больше и к концу прямой речи Антошки совсем рассвирепел.

– Надо с командой побеседовать, – соврал я, расстегиваясь от ремней безопасности. – Через час дадим ответ.

Вождь согласился, с ходу запрыгнул на белоснежного скакуна и скрылся за спинами всадников. Я же, не теряя времени, забрался в кабину, где был встречен готовой ко всему командой.

Шквал вопросов я решительно пресек резким командирским голосом:

– Команде по местам. Внеочередное, первое в этом месяце заседание экстренного собрания экипажа считаю открытым. У нас всего час, чтобы единогласным решением решить вопрос, касающийся нашего общего благополучия. Или через указанный отрезок времени мы спасен гуманитарный груз, боеспособность вверенной нам спецмашины за номером "000", не вой Милашка, рано, а также наши собственные головы, или….

Как трудно порой сказать то, что нужно сказать.

– Одним словом, товарищи спасатели. Эти звери на лошадках, эти бандиты с большой прерии, эти неблагодарные потомки сибирских якутов требуют выдать им американскую актрису и подданную Муру Демину.

– Да запросто, – неожиданно быстро согласился с выдвинутым предложением второй номер, разглядывая в перископ окружающую спецмашину армию.

– Мм, – поддержал его третий номер и в доказательство своих слов ринулся к шлюзу спального отсека.

– Стоять, – загрохотали внутренние динамики Милашки.

– А что? – пожал я плечами. – Мне это решение тоже нравится. Мало ли, что Мура вся такая растакая. Это не повод, чтобы ценнейший груз, доверенный нам русским и американским народом под откос пускать. Не стоит забывать и тот факт, что команда косвенно уже проголосовала за высадку пассажирки Деминой.

– Командор. Мура Демина является внештатной сотрудницей подразделения и на нее возложена грязная миссия поддержания чистоты на мне, спецмашине.

– Да я ее ни разу с тряпкой не видел! – заорал Роберт Клинроуз.

– Мм! – Герасим ткнул мне проведенным по гамаку пальцем. Палец покрылся толстым слоем пыли и грязи.

– Да и мне не нравится, как она с должностными обязанностями справляется, – пощупал я макушку головы. – История, хочу напомнить всем, знает немало примеров, когда ради спасения коллектива, а то и всей нации, коллектив и нация были вынуждены бросать женщин в различные экстремальные обстоятельства. Великий российский путешественник и миссионер Стенька Разин бросил по требованию рабочего коллектива любимую женщину. И заметьте не к мирным индейцам, а в бурные воды холодной реки. Французские товарищи, на что поумней некоторых, не стали восторгаться подвигами некой Жанны, а зашвырнули, опять таки в отличие от нас, в топку паровоза.

– Кутузов бросил Москву. Киркоров Примадонну. Гайдар кинул Россию, – смело продолжил второй номер. – Я вашу историю хорошо знаю.

– Сколько раз я просил вас, второй номер, Россию не трогать. Тем не менее, спасибо за ассоциативный ряд. Теперь голосуем. За, против, воздержались. Единогласно. Герасим, жми кнопку аварийного сброса спального отсека. Жалко, но надо. Теряя спальный отсек, мы не потеряем жизнь и гуманитарный груз.

Третий номер, без лишних рассуждений, что было на него непохоже, потянулся к кнопке сброса, но был остановлен Милашкой.

– А советь? А ваша сущность? Вы давали клятву. Вы обязывались спасать людей, а не отдавать их на растерзание диких народностей, – Спецмашина подразделения "000" за номером тринадцать когда захотела, умела говорить убедительно. – Роберт Клинроуз! Не вы ли спрятали в сейф уборочную ветошь, как память о вещи, которой касалась рука Муры Деминой. Третий номер! Кто расставил по всему багажному отсеку ограждения в тех местах, где ступала нога этой женщины, запрещая автоматическим уборщикам даже приближаться к огороженным участкам. А вы, майор Сергеев? Не вы сегодня подписали приказ, награждающий уборщицу Муру Демину….