II. Сновидение 10/11 октября.

Я занимаюсь химией в университетской лаборатории. Гофрат П. предлагает мне пойти с ним куда-то и идет вперед по коридору держа перед собой в поднятой руке лампу или еще что-то, у него странная поза, он вытянул вперед шею. Мы проходим по большой площади… (Остальное забыто).

В этом сновидении больше всего бросается в глаза то, каким образом Гофрат П. держит лампу (или лупу) и испытующе смотрит в пространство. П. я не видел уже много лет, но понимаю, что он лишь замещает собою нечто другое: статую Архимеда в Сиракузах, стоящую именно в такой позе с лупой и со взглядом, устремленным на осадное войско римлян. Когда я в первый (или в последний) раз увидел эту статую? Я был в Сиракузах, согласно моим записям, 17 сентября вечером и, таким образом, до сновидения прошло действительно 13+10 дня – «мужской период» по Флиссу.

К сожалению, толкование этого сновидения умаляет обязательность этой связи. Поводом к сновидению послужило известие, полученное мною накануне, что клиника, в аудитории которой я читаю свои лекции, переводится в другое место. Новое помещение мне очень не нравилось, и я подумал, что это все равно, что не иметь никакой аудитории; отсюда мои мысли устремились, очевидно, к началу моей профессорской деятельности, когда у меня действительно не было аудитории и мои старания раздобыть таковую рушились о нелюбезность достопочтенных гофратов и профессоров. Я отправился тогда к П., который занимал в то время должность декана и которого я считаю к себе расположенным. Он обещал помочь мне, но не сдержал своего обещания. В сновидении же он – Архимед, который дает мне ясгоотю и ведет меня действительно в другое помещение. Что мыслям, содержащимся в сновидении, не чужда ни месть, ни сознание собственного достоинства, показывает любое толкование. Я должен, однако, сказать, что без этого повода мне едва ли приснился бы в ту ночь Архимед; я не знаю, не проявлялись ли и через другой промежуток времени сильные и еще свежие впечатления о Сиракузской статуе.

III. Сновидение 2/3 октября 1910 года.

(Отрывок)… Мне снится что-то о профессоре Озере; он сам составляет меню для меня, что действует на меня успокаивающе… (Остальное забыто).

Сновидение является реакцией на расстройство пищеварения в этот день, заставившее меня подумать, не обратиться ли мне относительно установления диеты к одному из моих коллег. То, что я во сне приписываю эту роль умершему летом Озеру, связывается с недавнею (1 октября) смертью другого высокочтимого мною профессора. Когда же, однако, умер Озер и когда я узнал об его смерти? По газетным сообщениям он умер 22-го августа: так как я все время был в Голландии, куда мне регулярно посылались венские газеты, то я прочел известие о его смерти лишь 24 или 25 августа. Промежуток этот уже не соответствует никакому периоду, он равняется 7+30+29 или даже 40 дням. Я не припомню, чтобы я за все это время говорил или даже думал об Озере.

Такие различные по своей продолжительности периоды, не могущие быть использованными без дальнейшей обработки для учения о периодах, встречаются в моих сновидениях несравненно чаще, нежели связь между сновидениями и впечатлениями предыдущего дня.

Точно так же и Г. Эллис, уделивший внимание этому вопросу, указывает, что он не мог найти такой периодичности репродукции в своих сновидениях, «несмотря на то, что он учитывал ее». Он рассказывает одно сновидение следующего содержания: он находится в Испании и хочет поехать в: Дараус, Вараус или Цараус. По пробуждении он не мог вспомнить о таком наименовании местности и отложил сновидение в сторону. Несколько месяцев спустя он действительно нашел наименование Цараус: это было наименование станции между Сан-Себастьяном». Бильбоа, мимо которой он проезжал поездом за 250 дней до сновидения (с. 227).

Таким образом, я полагаю, что для каждого сновидения существует возбудитель сновидения, принадлежащий к числу тех переживаний, «с момента возникновения которых не прошло еще ни единой ночи».

Впечатление недавнего прошлого (за исключением дня предшествующего сновидению, не имеют, таким образом, иного отношения к содержанию сновидения, чем другие впечатления из любого далекого периода. Сновидение может избирать материал из всякого периода жизни лишь постольку, поскольку от впечатлений предыдущего дня («свежие» впечатления) может быть протянута мысленная нить этим более ранним.

Чем же объясняется эта преимущественная роль свежих впечатлений? Мы придем к некоторым предположениям по этому поводу, если подвергнем детальному анализу одно из вышеупомянутых сновидений. Возьмем хотя бы сновидение о монографии.

Содержание сновидения: Я написал монографию об одном растении. Книга лежит передо мною, я рассматриваю содержащиеся в ней таблицы в красках. К книге приложены засушенные экземпляры, растений, как в гербарии.

Анализ: Утром в витрине одного книжного магазина я видел новую книгу с заглавием: «Цикламен». По всей вероятности, это была монография об этом растении.

Цикламен – любимый цветок моей жены. Я упрекаю себя, что очень редко дарю ей цветы, которые она так любит. При мысли «дарить цветы» я вспоминаю об этом эпизоде, рассказанном мною недавно в кругу друзей в виде доказательства моего утверждения, что забывание очень часто является осуществлением бессознательного намерения и во всяком случае дает возможность предполагать о скрытом намерении забывающего. Одна молодая женщина, которая привыкла, чтобы в день ее рождений муж дарил ей цветы, в этом году не нашла их на столе и расплакалась. Пришел ее муж и не смог понять причины ее слез, пока она ему не сказала: «Сегодня день моего рождения». Он ударяет себя по лбу и восклицает: «Прости, я совершенно забыл», – и хочет пойти купить ей цветы, но она не утешается этим, потому что в забывчивости мужа она видит доказательство того, что в его мыслях она не играет уже такой роли, как прежде. – Эту госпожу П. встретила на днях моя жена, она ей сообщила, что чувствует себя хорошо и осведомилась о моем здоровье. Несколько лет тому назад она у меня лечилась.

Новый поток мыслей: я действительно когда-то написал нечто в роде монографии об одном растении – исследование свойств растения «кока», обратившее на себя внимание К. Киллера, который заинтересовался анестезирующим свойством кокаина. Я упомянул об этом свойстве алкалоида в своей работе, но не подверг его детальному исследованию. Мне вспоминается, что утром после сновидения (к толкованию его я приступил лишь вечером) я думал о кокаине в своего рода сновидении наяву. Если бы, думал я, у меня сделалась глаукома, я бы отправился в Берлин к своему другу и дал бы себя оперировать, не называя, однако, своего имени врачу, рекомендованному мне моим другом. Врач, который бы не знал, кому он делает операцию, стал, наверное, говорить о том, как легки теперь эти операции благодаря введению кокаина; я не подал бы и виду, что сам причастен к этому открытию. К этой фантазии примыкают мысли о том, как все же неловко врачу обращаться за помощью к своим коллегам. Берлинскому офтальмологу, который меня не знает, я бы, конечно, сумел заплатить. После того как мне пришло в голову это сновидение наяву, я замечаю, что позади него скрывается воспоминание об одном моем переживании. Вскоре после открытия Киллера мой отец заболел глаукомой, его друг офтальмолог, д-р Кенигштейн, сделал ему операцию; д-р Киллер впрыснул ему кокаин и заметил при этом, что в этой операции принимают участие все лица, которым медицина обязана открытием анестезирующего свойства кокаина.