Утешительное соображение, ничего не скажешь. Особенно когда ты потерял ход почти на стрежне Гольфстрима и до ближайшего края течения ровным счетом сто тридцать миль.

Подзарядить аккумуляторы по их истощении, приоткрыв реакцию в котле? Попытаться обмануть систему защиты… Нет, ничего из этого не выйдет, бессмысленно и пытаться. Защита сделана на совесть. А кроме того, покончить счеты с жизнью можно куда проще.

Никто не подсказывал мне решение, я нашел его сам. Несколько часов дул благоприятный ветер с севера, медленно гнал воду и «Нырок» на спасительный юг. Затем ветер стих, и я ушел на глубину. Два часа дрейфа на трех километрах – всплытие. Определение координат. Два часа на пяти километрах – всплытие, определение координат…

Только на одиннадцати километрах я нашел боковой поток нужного направления – медленный, слабый, но поток. Гольфстрим – это не ленивая ламинарность воды в канале с бетонированными стенками, Гольфстрим – это перемешивание, замкнутый на себя хаос струй. Потерявшей ход капсуле из него не выскочить, и если наверху не предвидится устойчивого штормового ветра, бедолаге глубиннику остается надеяться лишь на случайный мощный водоворот, равно способный выдернуть капсулу из плена и утопить, или хороший гидросейсм.

Проще дождаться дождя в пустыне.

Можно еще застрелиться. Тоже выход.

Но зачем? Вряд ли мне удастся уцелеть при встрече даже с одной торпедой. Разве только для того, чтобы не дрожать в ужасе последние минуты, понимая, что обречен.

За полсуток я продвинулся к югу на тридцать-сорок миль. Еще миль пятьдесят или лучше уж шестьдесят для полной гарантии – и можно будет разрядить аккумуляторы на движок и, покинув Гольфстрим, воззвать о помощи. Хорошо, что отменено старое правило не спасать штрафников и до искупления ими вины не допускать замены посудины. Никакой ремонтник не станет возиться с взбесившимся реактором – этому «Нырку» прямой путь в Вихревой пояс.

Можно рискнуть и всплывать пореже, надеясь, что поток не изменит направление.

Если мне повезет, одной легендой на Капле станет больше…

Господи, как спать хочется! Помоги мне, господи, и я уверую. Сотвори чудо.

…Они кинулись на меня стаей, все сразу, когда я точно так же всплыл запастись воздухом. Так волки, почуявшие дичь, идут по следу и разом наседают на старого охромевшего лося. Так акулы набрасываются на раненого кита. Три торпеды это уже не стайка, а настоящая стая, и – хотите верьте, хотите нет – в их действиях было что-то похожее на согласованность. Уж очень синхронно они начали атаку, грамотно разошлись, качественно ставили помехи. В самую резвую из них я тут же разрядил бомбомет, высадив все, что в нем оставалось, и удачно: это действительно оказалась торпеда, а не ложная цель. Потом нырнул и спустя несколько минут маневрирования уже уходил на предельной скорости – охотник от дичи! Как ни крути, не получалось долбануть обе без того, чтобы одна из них не вышла на дистанцию эффективного поражения.

Ловко меня поймали… Не хватало, убегая, напороться еще на одну торпеду – тогда точно конец.

Слишком долго я не видел целей, необыкновенно долго для Гольфстрима. Должен был насторожиться, идиот! Обязан был не расслабляться! Самое умное, что я мог сделать, это прервать «рейд» после двух суток, как советовал покойный Богданов, и сутки отдохнуть. А потом вернуться к тактике «укол» или «проскок».

Пожалуй, на «Краббене», а то и на «Скате» я сумел бы уйти от ржавой рухляди – удрать на «Нырке» не понадеялся бы и самый глупый курсант в выпуске Центра ВМС на Сумбаве, не то что третий в выпуске. Изменить обстановку, насколько это в моих силах, повернуть к своей пользе естественную разницу скоростей целей, точно выбрать позицию и момент для нанесения удара… Я вам покажу, гады, какой я не третий, а одиннадцатый!

Обманываясь помехами и ставя помехи сам – по-моему, без всякого результата, – я достал вторую цель лишь пятым по счету «плевком». Оставались всего-навсего две антиторпеды. И тут я, пожалуй, запаниковал, так что капсула на цереброуправлении закружилась винтом. Потом выяснилось, что, лихорадочно срывая с головы шлем, я выдрал из приборной панели разъем вместе с проводами.

Последнюю торпеду надо было бить наверняка. Я подпустил ее на десять миль – почти к предельной границе, внутри которой я сам оказался бы в зоне уверенного поражения, – и ударил.

Три цели – для них Я был целью! – фронтом шли на меня, и лишь одна из них была настоящей, а две ложными. Интуиция, противная здравому смыслу, подсказывала: бей в среднюю!

Я ударил в левую, сам не понимая почему. И угадал. Пронизавшая толщу воды вспышка – значительно более яркая, чем я ожидал, – и секунды до сокрушительного удара водяного кулака, и скверное предчувствие…

Торпеда не должна была сдетонировать. Но она сдетонировала, опередив, может быть, всего лишь на миллисекунду свою почти мирную гибель в раскаленном газовом пузыре. Один случай на тысячу. Склеротический псевдоинтеллект, запертый в ржавой десятиметровой сигаре, дождался своего часа.

В цереброшлеме я бы умер. Без него, как ни странно, даже не потерял сознания, а ушибы и ссадины не в счет. Корпус капсулы – слабая титановая броня, ни композитов, ни гидравлического демпфера – не должен был выдержать такого удара, но выдержал.

Везение…

Странное мне даровано везение: загонять себя в смертельно опасные тупики, быть битому и выживать, несмотря ни на что. Всплывать к свету. И ТОМУ, ДРУГОМУ человеку во мне «везло» точно так же, с той разницей, что он был пилотом флайдарта, а не глубинником. И точно так же лысел со лба, между прочим. И был уволен в отставку из-за синдрома Клоцци, несовместимого с цереброуправлением, каким оно было лет этак двадцать, а то и тридцать назад. Теперь этот термин мало кому известен.

Это что же получается? ТОТ жил в те времена, когда я едва родился?

Раздвоение личности во всей красе, а что по большей части лишь во сне, так это пока. То ли будет. Да не простое раздвоение, а с выкрутасами, и в самом деле на шизофрению похоже, если я правильно понимаю, что это такое. Вот отчего я «рейд» выбрал. Не по умному расчету, как сам себе заливал, – боялся спать, и все тут!

Вот и болтайся посреди Гольфстрима, лови шалые потоки. Пятые сутки заставляй себя не спать.

Погружение…

Вниз, на одиннадцатикилометровую глубину «Нырок» проваливался куда быстрее, чем всплывал. Следующее всплытие я наметил через десять часов. Можно молиться, чтобы поток не изменил направление, позволил выиграть два-три десятка миль… но дойдет ли молитва до бога сквозь толщу воды? И есть ли тут бог?

Глубина-то детская. Но иссякнет поток или повернет вспять – глубже не нырнешь, не поищешь. Раздавит.

Не спать… Шаг. Поворот. Еще шаг. Принять таблетку? Да, пора.

Думать? Разрешается. Сколько угодно.

Все-таки ТОМУ человеку во мне можно позавидовать: у него была любовь. Странная любовь пополам с презрением к женщине-андроиду – но была же! А вот я так и не сподобился ни на Земле, ни на Капле. Не называть же любовью перепихиванья со случайными девочками в Корсакове и Новом Ньюпорте да кувыркание в постели с контр-адмиралом Риенци.