Олег сгрузил меня возле ствола елки, а сам принялся рубить ножом лапник с соседних елей. На маскировку тут плевать, главное, срочно нужно согреться. Чуть переведя дух, посидев и поохав, я присоединился к другу. Уже было совсем светло, когда мы, наконец, вновь присели отдохнуть.

– Как же я устал, – тяжко выдохнул Олег. – Отвык уже так работать-то, ты как, командир?

– Чувствую себя папой Карло, – фыркнул я. Пред нами лежала огромная куча еловых ветвей, только Буратино не хватало посреди кучи. Оба хором заржали. Пока рубили ветки, согрелись, только ноги всерьез прихватило, на ногах-то сапожки фрицевские.

– Давай, отдыхай, я начну собирать, – и Олежка принялся за дело. Нас хорошо учили в школе, еще в сорок первом, как не замерзнуть в лесу, даже поблизости от врага. А уж там, где его нет, и подавно. Олег сплел приличный такой шалаш, нам обоим там вполне хватало места, ни снаружи, ни изнутри было ничего не видать, да и плевать нам уже на безопасность. Кто сюда придет? До железки километров пять, не меньше, а уж до ближайшего населенного пункта и того больше. Костер я развел, не дожидаясь, когда Олег закончит с шалашом. Было сложно. Ветки на морозе ломались хорошо, но были сырыми. Дым идет, а огня почти нет, но все же вышли из положения. Олег, закончив с шалашом, притащил полностью сухую березку, сломав ее рядом. Та отчего-то погибла, высохла до звона. Мельник сказал, что, едва ударил по ней, она и завалилась. Разламывая дерево, точнее, отрывая сучья и ветки, подбрасывал в костер, и вскоре тот загорелся как надо, почти без дыма. Олег забрался внутрь, упал на лапник и застыл.

– Как же хорошо-то!

– Хорошо дома, а мы черте знает где, – ответил я. Но чувствовал себя так же. Хрен с ними, с врагами, со своими, с войной и прочим. Мы лежим тут, отдыхая, и забыли обо всем.

Немного погодя я снял опостылевшие сапоги и начал растирать ноги. У Олега была фляга со шнапсом, поэтому, дернув по паре колпачков, пустили ее содержимое на растирание. Не хватало еще обморожение получить. Вывихнутая нога гудела, имела специфический синий цвет, но все же отходила понемногу. Пальцы вроде чую, может, пронесет. Олегу стало жарко, и он разделся, сидел в одном свитере, это хорошо, что мы под шинели свитера напялили. Прям поверх френчей. Если б нас в таком виде застал кто-нибудь из командиров вермахта или СС, взгрели бы за нарушение формы одежды. Я усмехнулся. Вот же вжился, блин блинский. Я ведь даже не вспоминаю о настоящем командовании, думаю уже как фриц. Вообще, война в тылу врага мало походила на тот ужас, что творится на передовой. Даже немного расслаблял факт того, что над тобой нет сейчас строгого командования. Одно дело прятаться и вести подпольный образ жизни, и совсем другое – когда для врага ты свой.

– Прикинь, уснем, а нас фрицы найдут, во будет юмор! – хмыкнул Олег.

– Да я с недавних пор наших больше боюсь, – потер я голову. Сколько мне по ней доставалось, а? Ведь в будущем все это скажется, ой чую, помаюсь я с головными болями. Прям как в той жизни. Как и с последствиями ранений. Ведь куда только ни получал, а помню, из той жизни, дед постоянно теребил места ранений, охая от ноющей боли. Да и у самого кое-что было. Внезапно мелькнула мысль…

– Андрюх, а по каким ранениям списывают? – прервал мои мысли Олег, буквально прочитав мои собственные мысли.

– Нам рано еще, – поморщился я. Так думать преступно. И не потому, что боюсь особистов. Себя боюсь, вдруг решу, что с меня хватит? – Олежка, ты ж знаешь, долго еще, без нас – никак.

– Может, все же хоть отдохнуть дадут?

– А вот это сам выпрошу. У меня там дочь растет без папки, хочется на руках покачать, а то вырастет совсем без меня.

– А как это, – Олег, подбирая слова, замешкался, – ну, отцом быть?

– О, – я закатил глаза, – это разве объяснишь? – Перед глазами стояла жена и дочь, а мне вдруг стало так страшно…

– Не плачь, командир, выберемся! – Ой, даже не заметил, как слезы потекли.

– Это, братуха, надо пережить. Стать отцом несложно, а вот потом растить ее, помогать жене, это совсем другое дело. Женщинам надо памятники ставить, за их терпение и мужественность. Это очень тяжело, выносить, родить, а потом столько лет кормить, одевать, обувать, обстирывать. А ведь еще и мужику надо внимание уделять, а то знаешь, сколько семей расходится из-за этого? Или из-за пьянок мужиков, которым внимания не уделяют? Мы же, по сути, как большие дети. За нами постоянно присмотр нужен. Накорми, напои, приласкай, обстирай и так далее. Как же, глава семьи. А мы что? Да ни хрена. Да, сейчас хоть воюем, хреново, но воюем. А знаешь, как в будущем мужики изменятся?

– Как? – Олег слушал меня с открытым ртом.

– Ой, лучше тебе не знать, – я вдруг понял, что друг не поймет, или не поверит мне. Столько я мужиков встречал в той жизни таких, которым и руку-то подавать было впадлу. Сидящие на шее у бабы лодыри, не желающие делать ровном счетом ничего. А вот спрашивать со своих жен они не переставали. Всегда удивляло, что с маленькими детьми так мало гуляли папаши. Согласен, отец работает и все такое, но я ж тоже работал, но находил время. У меня ребенок гулял исключительно со мной, ну или когда все вместе были. Эх, чего-то меня разморило совсем.

– Нам жратвы надолго не хватит, – прервал меня, но абсолютно вовремя, Олег. Да, на рывок мы ушли отнюдь не пустые. И сами собрали немного еды, да и партизаны на станции удивили. Снабдили сидором со жратвой. Немного, но и это хлеб. И да, хлеб-то как раз был. А также сало, колбаса, яйца, правда, последние, я думаю, всерьез замерзли.

– Сэкономим, – махнул я рукой, – мы ведь тут не до победы сидеть станем. Оклемаемся, и дальше в путь. У меня отпуск заканчивается, надо еще тебя переправить, хотя бы партизанам сдать, и назад.

– Как тебе не страшно? – передернулся Олег.

– Страшно, дружище, очень страшно, – признался я, но в подробности лезть не стал.

Конечно, мне страшно, как иначе? Находиться среди чужих людей, настроенных по отношению к твоей стране враждебно, но не знающих, что ты – враг. Я даже представить себе не могу, что меня бы разоблачили и… Что будет, если такое случится? Да пипец будет. Если немцы поступят умно, то заставят работать на себя, так и наши делают. А могут и попросту замучить в лагере, об этом и думать не хочется. Вот Олег и устал, видимо, ярко представил себе последствия разоблачения. Но я еще держусь, просто понимаю, что шанс хороший. Шанс принести пользу своей стране. Это совсем не пафос, ведь моя страна – это и моя семья. Чем легче стране, тем лучше и моей семье. Да и должником я себя считал. Именно как потомок этих великих людей, что сейчас добывают победу для нас, будущих поколений. Это там мы забыли, что такое чтить подвиг своих дедов. Живем как паразиты, на всем готовом, ничего не создаем, только брюхо набиваем. Вот и стараюсь тут, уже почти два года, сделать столько, сколько смогу.

В шалаше мы пробыли два дня. Еда кончилась, ее и было-то немного, так что нужно все же идти к людям. Нога вроде лучше, боль при ходьбе еще оставалась, но вполне себе терпимая. Собрались и выдвинулись в направлении на север. Все же должны где-то быть наши партизанские товарищи, хоть я к ним и дышу неровно. Нервные они, наглые, ай, да что я говорю, люди прячутся, живут в постоянном страхе, так еще и воюют, поэтому и злые. Просто мне так «повезло» попасть к ним несколько раз в неподходящий момент.