Возле кованых ворот оборачиваюсь чтобы в последний раз посмотреть на замок, и пообещать себе, что никогда больше не вернусь сюда… И не попаду в подобную ловушку.

Мой чемодан уже в багажнике, сажусь в машину, водитель тот же, что привез меня сюда после перелета… Смахиваю слезу, приказывая себе собраться. Я еду домой, и долга нет никакого — радоваться должна! Автомобиль трогается… и тут водитель резко дает по газам. Выглядываю в переднее окно — нам перегородил дорогу огромный джип… Знакомая машина… Из которой выскакивает Дубровский и решительным шагом направляется нам….

16/2

Первые секунды полного ступора и шока сменяет дикая ярость. Я уехала! Ты опоздал! Вот что отчаянно кричит мое раненное сердце. Тоже выскакиваю наружу — ну уж нет, только не это… Не позволю этому человеку снова использовать меня как игрушку.

Дубровский подбегает ко мне, и замирает в шаге, вглядываясь в мое лицо.

— Убери машину, немедленно! — как можно спокойнее говорю, хотя внутри все клокочет. — Я не могу опоздать на поезд.

— Нет. Прости, я не могу отпустить тебя.

Отворачиваюсь обратно к машине, наклоняюсь, беру свою сумочку… Чтож, придется пожертвовать вещами. Но я не могу здесь остаться и препираться с этим мужчиной. Резко выпрямляюсь.

— Тогда перешлешь мои вещи по почте, — обхожу джип и быстрым шагом иду вниз по дороге. До шоссе не так уж далеко, поймаю такси и вполне успею на поезд.

— Маша! — крик в спину, и мурашки бегут по коже, несмотря на жаркий день. — Я не отпущу тебя!

Слышу топот ног за спиной. Боже, ну почему все должно быть вот так? Чтоб всю душу наизнанку.

Меня бросает от одной мысли к другой, они крутятся, вращаются, переплетаются… Что сказать ему, как объяснить, что больше никогда не поверю? Просто не смогу… да и слишком поздно.

— Не смей! — вырывается у меня. — Хватит! Наша история давно подошла к логическому финалу, Дубровский! И лето кончилось. Все, начинается привычная жизнь, прими это. Мне пора. Все что могла я отработала…

— Не надо так, — он хватает меня за руку. — Ты нужна мне.

Что-то вспыхивает внутри, в самой глубине, от этих слов. Но тут же эти чувства сносит волной неконтролируемой отчаянной ярости.

— Какой же ты негодяй! — вырываю руку, а потом изо всех сил отталкиваю Дубровского, пихаю в грудь. Он не сопротивляется, лишь стоит и смотрит на меня с болью в глазах. И это еще сильнее взрывает меня безумной ненавистью. Где он был, когда я так нуждалась в его поддержке. Почему появился только когда полностью все пережила и отпустила? Практически сердце из груди вырвала, а он вот так спокойно — не отпущу… Толкаю, бью его в грудь, в живот, не могу остановиться пока не замечаю… как на белой рубашке сбоку расползается красное пятно. Что это значит? Не могу понять, словно фильм смотрю, или может мне просто кошмар снится, и я еще в замке? Очень на сон похоже. Лицо Дубровского кривится от боли. Он прижимает руку к пятну крови, а у меня ощущение что кто-то перекрыл мне кислород и задохнусь сейчас, упав замертво.

— Что это?

— Неважно… Любимая… ты во всем права. Но не могу отпустить тебя сегодня. Для этого тебе придется меня убить…

И тут понимаю, что он едва стоит на ногах… и я, кажется, тоже. Все вокруг начинает все быстрее мелькать в безумном калейдоскопе, ноги подкашиваются, но Дубровский успевает подхватить меня. А дальше тьма.

* * *

Прихожу в себя, то приподнимая веки, то снова опуская — яркий свет, все плывет перед глазами. Неподалеку слышатся голоса, женские, о чем-то спорящие. Один — в нем я узнаю голос Маргариты, возмущенный, отдающий какие-то распоряжения и одновременно отчитывающий.

— Что творят, Ромео и Джульетта, напугали до трясучки, — жалуется она.

— Все с ним хорошо будет, не переживайте, — отвечает успокаивающе-спокойный голос Анны Львовны.

— С такой раной притащиться, да еще за девчонкой бегать! — не унимается Маргарита.

— Вы же знаете своего сына… Он упрям. Но это говорит лишь о том, что он по-настоящему любит эту девушку.

К моему лбу притронулась чья‑то ласковая рука, потом меня куда‑то понесли. Яркий свет давил на закрытые глаза, но очень скоро я оказалась в прохладной темноте. Шум и суета стихли, и мне спокойно, как в мягком коконе. Не хочется приходить в себя, ведь это означало новое погружение в проблемы, которые сейчас кажутся неподъемными, слишком давящими, сложными. Измученный организм предпочитает провалиться в глубокий сон.

Просыпаюсь, открываю глаза, резко садясь на постели. Необъяснимая тревога колотится внутри. Нахожусь в замке, в своей комнате, которую заливает солнечный свет. Первый момент накрывает паника — я ведь должна быть дома, в Москве, почему снова этот замок? Будто попала в День Сурка, и как ни пытаюсь сбежать из логова Отшельника, меня возвращает туда снова и снова…

Легкий теплый ветерок шевелит занавески, в окно доносится пьянящий запах цветов и свежего бриза. То, что всегда восхищало меня в этом месте… Но не сейчас. Снова слезы подступают, душат. А еще страх… Что с Дубровским. Он ранен, а я била его… вдруг навредила? Должна ненавидеть этого мужчину, но вместо этого с ума схожу от беспокойства.

Раздается негромкий стук, и я подпрыгиваю на постели, завернувшись в одеяло. В комнату заглядывает Анна Лвовна.

— Тебе лучше, Машенька? Прости, что потревожила. Завтрак принесла…

— Спасибо, — вздыхаю с облегчением, поняв, что это всего лишь экономка. И только сейчас понимаю, что проголодалась.

Женщина проходит и ставит поднос на столик возле окна. Я встаю с постели.

— Простите, пойду умоюсь…

Когда через пять минут возвращаюсь, Анна Львовна задумчиво смотрит в окно.

— Давай, кушай, милая. Ты должна питаться за двоих.

От этих слов замираю.

— Анна Львовна, надеюсь Владимиру никто не сказал о ребенке?

— Конечно же сказала, Маргарита Аркадьевна…

Бессильно опускаюсь в кресло напротив. Экономка наклоняется ко мне, тепло улыбается и берет меня за руку.

— Все плохое позади, девочка. Я уверена, что он тебя очень любит. Новость о малыше его страшно взволновала. Не нужно больше мучить друг друга, я так считаю.

— Я хочу домой, больше ничего.

— Он не станет держать тебя силой.

— Уже держит!

— Но это ненадолго… поверь, ты не пленница здесь и не должна себя чувствовать пленницей.

* * *

Но именно так я себя и ощущала. Птицей в золотой клетке. Я больше не служанка, наоборот, надо мной все буквально трясутся, обслуживают, спрашивают о моих желаниях с утра и до вечера. Чуть ли не пылинки сдувают. Почти все время со мной Анна Львовна, вызванный врач диагностировал нервное истощение и прописал неделю постельного режима.