— Да знаю я, за кончики, двумя пальцами…

— Ну, молодец. И сразу положи все, что найдешь, в целлофановые пакеты. Каждый предмет — отдельно. Мила тебе поможет. Поможете? — спросил у девушки, увидев ее расширенные от любопытства глаза.

Та кивнула, но неохотно, видно, хотелось посмотреть, что будут дальше делать с бандитами. Однако Турецкий был серьезен. И потом ему с Антоном свидетели были не нужны: никакими законными действиями в их предстоящих деяниях даже и близко не пахло.

— Идите, идите, не мешайте нам… работать… А ты, Антоша, приведи-ка их в чувства, по очереди, и пусть не притворяются, а то мы обидимся… — Он снова обернулся к Сергею и Миле: — Не стойте, ничего интересного не будет. У нас профессиональный разговор. Вопросы будем спрашивать. И поверьте, ребятки, это не самая интересная картинка, раскалывать упрямых мальчиков. Посмотрите лучше там, чтоб чужие не заглянули сюда по ошибке.

— Что ж, давайте поговорим, — негромко сказал Антон, наклоняясь над «своим» и рывком срывая с его рта скотч. Раздался болезненный вскрик. Антон похлопал парня по щекам. — Ну вот, и пришел в себя… Не притворяйся, а то начальник обидится, — и спокойно добавил: — Шеф, он готов, спрашивайте свои вопросы…

Он снова посмотрел на стоявших в нерешительности Сергея с Милой и нетерпеливо махнул им рукой, идите, мол.

— Шеф, — по-прежнему серьезно заметил вдруг Антон, — я чего сказать хочу…

— Ну? — Турецкий взглянул с усмешкой, казалось, словно он чувствовал себя в данный момент просто превосходно, лучше не бывает.

— А твоя задница, выходит, была права.

— То-то!.. Ну-с, молодые люди… Коллега, доставай, что у них в карманах… А вам, хлопчики, обязательно придется говорить, а то больно будет, — вроде бы с сожалением предупредил Александр.

— Очень больно, — спокойно поправил его Антон.

— И кто ж вас сюда послал? И в гостиницу, и сюда, на дачу?.. Как его? — спросил Турецкий у Плетнева, который достал из кармана лежащего паспорт.

— Федулов… Константин Митрофанович, во! — прочитал Антон. — Прямо дворянин, блин!

— Костя, значит. Ну что, Костя, жду ответа ровно минуту. И предупреждаю: не орать, тут люди спят, отвечать быстро и четко. Повторяю: кто послал? Время пошло!

— А пош-шел ты!..

— С Федулом мне все ясно. Не захотел сам, заставим. Как у нас, в армии? Не можешь — научим, не хочешь — заставим! Верно? — спросил у Плетнева.

— Так точно, — ответил Плетнев.

— Тогда помоги, коллега, тому, второму, понаблюдать, чем мы с его приятелем заниматься будем.

Антон повернул второго бандита на бок, а у первого стал расстегивать ремень на брюках, рывком вытащил его наружу. Затем спустил у того брюки до колен, обнажил нижнюю часть тела и ременной петлей захватил предмет самой главной гордости этого уголовника. Аккуратно затянул петлю с пряжкой, а конец ремня намотал на руку, — и все это спокойно и методично. Затем он залепил висящим у бандита на щеке куском скотча рот и нравоучительно произнес: — Это чтоб ты не орал и народ честной не будил, понял, козел кастрированный?.. Ну, раз понял, тогда поехали, — и он стал подниматься со стула, потянув за собой ремень…

Наверное, бандиту стало очень больно, потому что из его залепленного рта вырвался стонущий рев — через ноздри, что ли. И вот тут даже его подельник не выдержал, забился на земле, словно припадочный. Антон, повинуясь легкому кивку Турецкого, отпустил конец ремня, молча, одними глазами, спросил у своей жертвы, мол, собираешься говорить или повторить номер? И тот быстро закивал, извиваясь на земле червем, которому наступили на хвост.

Турецкий освободил ему рот от скотча и, нагнувшись, негромко сказал:

— Вот видишь, не хамил бы, поговорили бы нормально, как два приличных мужика, а ты… сам захотел. А если станешь врать или отмолчаться решишь, мы повторим, да только уже я не буду останавливать своего коллегу. Нет, слабак ты все-таки, приятель. Но я тебя понять могу, собственные яйца всегда дороже любого принципа. И ты уже от нас никуда теперь не денешься. Так что придется колоться. И запоешь ты сейчас у нас, как ангел небесный. А потом мы и с твоим дружком, чтоб тебе не было обидно, тот же номер повторим.

И вот тут «падучая болезнь» у второго, которого звали, если паспорт у него был не фальшивый, Владленом — это же надо! — Сергеевичем Хониным, немедленно прекратилась. Он замычал так настойчиво, что Турецкий и у него наполовину отклеил скотч, оставив широкую полоску висеть не щеке.

— Что, и ты просишься? Погоди, сейчас не твоя очередь, вот дойдет до тебя, тогда и поговорим. А что, Владлен Сергеевич, и ты испугался за свои яйца?

— Я все скажу, — шепелявя окровавленным ртом и торопясь, чтоб его не опередил Федулов, с трудом произнес Хонин.

— А я не знаю, станем ли мы тебя слушать, — презрительно заметил Турецкий. — Ну, с Федулом понятно, он получил задание: замочить двоих москвичей. От кого, это он нам сейчас сам расскажет, хотя мы знаем. Он и пошел честно отрабатывать свои бабки. А ты, сволочь, старика захотел зарезать, который ни в чем не виноват ни перед тобой, ни перед твоим хозяином, верно, коллега?

Турецкий поднял глаза к Антону и чуть прищурился, чтоб тот увидел. И Плетнев понял, молча кивнул и сделал резкое движение ребром ладони себе по горлу, будто перерезал своему врагу глотку.

— Ну и как же после этого тебя прощать? — продолжил Турецкий нудным тоном, словно ему было противно говорить с уже обреченным человеком. — Нет, не нужен ты нам. Мы приехали по делу, у нас с ним, — Александр кивнул на Антона, — открытый лист на вашего брата. Знаешь, что это такое? А это письменное разрешение самого министра мочить вашего брата, если только вы встанете нам поперек дороги. Понял? Без всякого суда и следствия. Ни на хрен оно нам не нужно. Или, может, ты хочешь взглянуть на эту бумажку? Так мы покажем, прежде чем у тебя отходняк начнется. Ты ж ведь Гришке Переверзину все равно уже ничего сказать не успеешь, верно? Так что лучше я ему самому и покажу, как брать его будем, а тебе это дело без разницы.

И Турецкий небрежным, но сильным шлепком ладони по щеке Хонина залепил тому рот скотчем. А жестом показал Антону, чтоб тот поправил штаны на Федулове, посторонние же люди рядом, неприлично в эдаком безобразном виде, с петлей на… ну, да…

Антон едва сдерживал смех во время этого спектакля, а от «открытого листа» вообще пришел в такой восторг, что чуть не подавился. Ну, Сашка!..

— Давай, посади его за стол, он сейчас начнет нам явку с повинной писать. Ты понял, Федул? Откажешься, сам знаешь, что будет. Мы тогда вон этого на твое место посадим, а тебя — положим. Коллега, посмотри в своей сумке, — кивнул он Антону, — может, у тебя там бумага осталась? И ручка. А нет, попроси хозяина сходить в дом, принести.

— У меня диктофон есть, — сказал Антон, вынимая его из внутреннего кармана сумки. — Работает.

— Давай. Для допроса пойдет. Он нам скажет сейчас, что признания свои дает добровольно и без всякого принуждения, запоминай, Федул, потому что, получив задание убить двоих людей из Москвы… он скажет, и от кого получил задание, но в последний момент, видишь ли, подумал и… раскаялся. Пришел попросить прощения. С пистолетом в руке, — но это на всякий случай, — добавил он, увидев идущего Сергея с двумя прозрачными пакетами, в одном из которых, как и предполагал Турецкий, был пистолет с глушителем, а в другом — нож. — И вот он подумал и раскаялся. А его приятель не захотел покаяться и, упав на какой-то очень острый предмет, может, даже на свой собственный ножичек, нечаянно перерезал себе горло.