в муниципальном районе на представительную и исполнительную неуместно». После октября 1993 года Лужков свою идею реализовать сумел. А заодно и вопрос со строптивым Моссоветом решил, посадив в Городской Думе три десятка марионеток. А муниципальные советы до конца XX века так и не родились. И в муниципалитетах никакие представительные органы над номенклатурной душой не стояли. Потому в XXI веке муниципальные собрания в районах Москвы представляли собой нечто жалкое — порученцев и назначенцев преступной группировки, захватившей власть в Москве.

Несмотря на отмену весной 1993 года Конституционным Судом противозаконных Указов Ельцина «Об ускоренной приватизации муниципальной собственности в г. Москве», «О дополнительных органах исполнительной власти в г. Москве» и постановления «Об административно-территориальном делении в г. Москве», Лужков заявил, что Указы отменять уже поздно («ВК», 13.03.93). Действительно, бюджет, собственность, процесс приватизации, нормы о порядке торговли, о штрафах, о лицензировании и прочее он уже давно держал у себя. А депутатам была навязана роль бессильных нормотворцев и объектов для публичного шельмования всеми СМИ.

Вернемся на год назад, в 1992-й, когда режим обозначил себя не только живодерским освобождением цен и началом воровской приватизации, но и кровопролитием.

Кровопролитие в Москве было намечено московской администрацией на 9 февраля 1992 года. В этот день должен был состояться, вопреки запрету Лужкова, митинг коммунистической оппозиции. Люди не привыкли еще уступать угрозам власти и не верили, что родная милиция может устроить побоище. Все-таки к насилию никто не призывал и вооруженных отрядов не формировал. Мало ли что там мерещится Попову и Лужкову!

А номенклатура активно готовила провокацию. По Москве массовым тиражом ходила «демократическая» листовка, оповещавшая, что «красно-коричневые» намереваются «взять в осаду Белый Дом, чтобы свергнуть Б. Н. Ельцина и установить гэкачепистские порядки». Демократическая Москва должна была показать, что она жива! И тут Лужков отдал распоряжение ГУВД применять силу («НГ», 07.04.92).

Но на первый раз акция сорвалась. Ответственный за мероприятие замначальника ГУВД не увидел повода для применения силы. За это ему было вынесено жесткое взыскание, потом последовала длительная опала. Нужны были другие люди. И они появились.

23 февраля 1992 года распоряжение о применении силы было выполнено, и милиционеров наградили значительными денежными премиями. В этот день Попов с Лужковым и наемным демократом Мурашевым впервые устроили москвичам кровавую баню. Москва впервые увидела лица, омытые кровью. Несколько сот человек получили незабываемые ощущения от ударов милицейской дубинкой по голове. В карательной операции были задействованы 12 тыс. работников милиции и ОМОНа, да еще наготове стояли 4 тыс. солдат дивизии Дзержинского. В кабинете Лужкова действовал «антимитинговый штаб» («НГ», 27.02.92). Картина избиения граждан ОМОНом оказалась настолько ужасной, что прямо на демонстрации скончался пожилой генерал-ветеран.

Вот какую мотивировку действиям московского ОМОНа дал сам мэр Попов («Куранты», 23.02.92): «Цель 23 февраля у этих сил была одна: устроить потасовку, мордобой. Если бы им разрешили так называемый мирный митинг на Манежной площади, они наверняка бы пошли на штурм Красной, а затем Кремля. Антизаконные действия красно-коричневых были пресечены законным образом…». Здесь уместно вспомнить откровения близкого друга Г. Попова, отслужившего на всех мыслимых и немыслимых постах в номенклатуре КПСС, — А. Яковлева. Он вспоминал как-то, что Горбачев ввел в Москву войска в марте 1991 года и преградил путь демонстрантам только потому, что к нему пришла информация о готовящемся штурме Кремля и заготовке крючьев, с помощью которых штурмующие будут преодолевать кремлевскую стену. Именно такую же нелепость втолковывал Попов журналистам, готовым поймать на лету любую его глупость.

Ну а команда Лужкова вообще вела себя нагло и развязно. Лужков со своим министром пропаганды Павлом Гусевым были приглашены на депутатскую комиссию ВС по расследованию кровавого инцидента. Оба держались вызывающе. Лужков заявил, что никакого желания извиняться перед ветеранами Вооруженных сил за оскверненный праздник у него нет. Гусев оценил действия милиции, не пропускавшей москвичей к могиле Неизвестного Солдата, как совершенно правильные. Единственное, о чем сожалел Лужков, — что не были арестованы организаторы запрещенного мэрией шествия («НГ», 07.04.92).

Лужковские прихвостни Шахновский, Мурашев и Музыкантский устроили пресс-конференцию и показали там фильм о двух омоновцах, демонстрирующих один синяк на двоих и расписывающих зверства демонстрантов. Цинизм достиг какого-то нечеловеческого предела. Так, «главный мент» Аркадий Мурашев сообщил, что Ельцин знает о событиях в центре Москвы и «относится к ним хорошо».

Кровопускание и тщательную подготовку к нему можно было объяснить только одним — «ельцинистам» нужна была жесткая конфронтация, чтобы перевести свой антигосударственный мятеж из «холодной» стадии в «горячую».

На Тверской улице ОМОН научился перекрывать движение демонстрантов, а потом молотить их, выскакивая из-за автомобилей. Но это были оборонительные операции. Требовалось же иное.

Первая разминка ландскнехтов номенклатуры в наступательной операции была проведена 18 и 22 июня 1992 года.

Все дело началось в так называемый День независимости — 12 июня. Масса людей в этот день совершила поход на «империю лжи» — к телецентру. Останкино обложили со всех сторон. Толпа не шутила, и начала трепать милицейские посты, которые тоже вели себя отнюдь не мирно. Коммунисты и прочая оппозиция требовали эфира. Эфир не давали. Руководство телецентра, испугавшись агрессивной толпы, согласилось на переговоры. Люди оставались вокруг «Останкино» и ночью. Так стихийно возник палаточный городок.

18 июня 1992 года для усмирения «бунтов» в Останкино отправились 650 милиционеров и 150 омоновцев. Пикетчиков взяли в кольцо и вытеснили с площадки у телецентра, отобрав машину со звукоусилением и плакаты. Начальник ГУВД Мурашев не без удовольствия рассказывал о проведенной операции: «Основанием для этой акции стала телефонограмма мэра, полученная вечером 17 июня. Участники митинга рассчитывали, что операция начнется тотчас. А мы их перехитрили: они бодрствовали всю ночь и ужасно вымотались, а мы отлично выспались и поехали к ним утром. Так что сопротивления почти не было, а потом мы полили это место водичкой».

Мурашев заявил журналистам, что не отдавал приказа бить людей, но зато рассказал милиционерам о Веймарской республике и отрядах штурмовиков. Всего лишь для того, чтобы они «были готовы к конкретным действиям» («НГ», 19.06.92).

Палаточный городок пикетчиков, вместивший несколько сотен особо энергичных манифестантов, был ранним утром 22 июня атакован боевиками мэрии, вооруженными спецсредствами. Палаточный городок протестующих против тотальной лжи на телевидении был сметен. Причем, пикетчиков не просто рассеяли, а именно стремились избить. Таков был приказ. Не Мурашева, конечно, а его хозяев.

Часть руководителей подразделений милиции отказались утвердить план ликвидации палаточного городка. Против правовой необоснованности этого мероприятия выступил и заместитель начальника ГУВД Л. Никитин. Последний был отстранен от руководства, и исполнять карательную акцию принялись специально натасканные части ОМОНа под руководством полковника Фекличева («НГ»,