Хоффстетлер падает на колени рядом с существом, не испытывая ни малейшего страха: оно в цепях и, более того, имеет силы разве что на дыхание, а не на попытку укусить. Проводит ладонью по ране, густая и темная кровь пятнает его пальцы, течет к запястью.

Ему нужна марля, ему нужны бинты, ему нужна помощь… много помощи!

Флеминг прочищает горло, и Хоффстетлер думает: «Да, пожалуйста, вмешайся, останови это, он не будет слушать меня!» Но то, что исходит из уст Флеминга, так далеко от упрека, как только Хоффстетлер может вообразить:

– Мы не хотели прерывать ваш завтрак.

Только тон, которым произнесена эта нелепица, может заставить Хоффстетлера отвести взгляд от истерзанного девонианца.

Стрикланд глядит вниз, точно мальчик, пойманный за кражей сладостей, и открывает ладонь, в которой оказывается единственное белое яйцо. Выглядит все так, словно он пытается осознать значение этого предмета, но, по мнению Хоффстетлера, это слишком хрупкий объект, чтобы такое животное могло его понять, слишком отягощенный смыслом, чересчур символичный, знак нежного и безостановочного движения жизни.

Стрикланд пожимает плечами, роняет яйцо в корзину для мусора.

Для него в нем нет никакого смысла.

Для Хоффстетлера все обстоит противоположным образом: он не забыл и никогда не забудет, как молчаливая уборщица держала белый овал в руке, вальсируя перед девонианцем.

Очень медленно он поворачивает голову, будто небрежно изучает состояние Ф-1. Шея хрустит, выдавая его, но он стреляет глазами в каждое из мест, где можно спрятаться. Под столами. За резервуаром. Даже в бассейне.

Хоффстетлер тратит десять секунд, чтобы найти Элизу Эспозито – с расширенными глазами и сжатыми челюстями, она скрючилась внутри шкафчика, и собственное тело мешает прикрыть дверцу.

Он чувствует, как потоки крови, текущие через шею, удушают его.

Он смотрит на нее, не отводя глаз, затем опускает веки – универсальный знак. Хоффстетлер надеется, что она поймет его правильно, как «сохраняй спокойствие», хотя он знает, что уборщица, скорее всего, в панике.

Сложно представить, что будет с женщиной, если ее поймают – это не воровство туалетной бумаги; мелкая сошка из ночной смены в лапах кого-то вроде Ричарда Стрикланда? Она может просто исчезнуть без следа в том же ночном тумане с залива.

Но Элиза нужна для того, чтобы сохранить девонианца в живых, и нужна куда больше, чем вчера, учитывая новые раны, так что Хоффстетлеру требуется отвлечь Стрикланда.

Он поворачивается спиной к девонианцу.

Вред для уборщицы гипотетичен, вред для этого уникального организма вполне реален, он велик и может привести к смерти, если Хоффстетлер не переместит существо в исцеляющую воду как можно быстрее.

– Вы не можете так с ним поступать! – кричит он.

Стрикланд и Флеминг уже начали беседу, но тут они осекаются, и в лаборатории воцаряется тишина, нарушаемая лишь судорожными вздохами девонианца. Хоффстетлер сердито глядит на Стрикланда, а тот, по всей видимости, получает удовольствие, наблюдая за мятежом мягкотелого интеллектуала.

– Это животное, не так ли? – бормочет Стрикланд. – Его нужно приручить, и все.

Хоффстетлер знает, что такое настоящий страх, он испытывает его всякий раз, передавая украденную информацию. Но никогда тот не смешивается с подобным гневом. Все, что он делал, говорил или чувствовал по поводу девонианца, кажется в этот момент поверхностным, даже ветреным.

Его спор с Михалковым по поводу того, умнее ли собаки это существо, их дебаты насчет Хаксли и Уэллса.

Он неожиданно осознает, что организм в Ф-1 в некотором отношении – что-то вроде ангела, снизошедшего в наш мир, чтобы сделать его лучше, но сбитого метким выстрелом, пришпиленного к плите из прессованной пробки и снабженного ярлыком «дьявол».

Он сам принял участие в этой операции и погубил душу.

Хоффстетлер выпрямляется и шагает к Стрикланду, сходится к ним лицом к лицу. Его очки, немного сползшие, запотевают, и он не в силах удержаться, он надувает губы, точно хмурый malchik, бросивший вызов pape.

Он никогда не общался тесно со Стрикландом и надеется, что ему и не придется. Сегодня Флеминг явился с новостями, и Хоффстетлер подозревает, они могут стать тем инструментом, что позволит удержать Стрикланда в узде.

Он молится, чтобы Элиза продержалась еще несколько минут.

– Скажите ему, мистер Флеминг, – говорит он. – Скажите ему о генерале Хойте.

Сами эти слова оказывают воздействие на Стрикланда.

Это слабое утешение, но все же утешение для Хоффстетлера видеть то, чего он никогда не видел ранее: лицо Стрикланда искажается, словно складка проходит через него. Глаза становятся потерянными, на лбу возникают морщины, брови ощетиниваются, губы дрожат.

Стрикланд даже делает шаг назад, наступает на что-то и смотрит вниз, словно впервые замечает перевернутые столы и разбросанные инструменты – беспорядок, который он сам сотворил и даже не пытался скрыть. Он прочищает горло, машет рукой туда, где по полу растеклась лужа, и, когда он говорит, голос его ломается, точно у подростка.

– У… уборщики… Им нужно… убираться лучше…

Флеминг тоже откашливается:

– Мне не хотелось бы быть грубым, мистер Стрикланд, но доктор Хоффстетлер прав. Генерал Хойт позвонил мне этим утром, прямо из Вашингтона, и попросил приготовить для него некий документ. Разъяснение тех двух различных подходов к Образцу, которых придерживаетесь вы и доктор Хоффстетлер.

– Он… – лицо Стрикланда обвисает. – Звонил… тебе?

Тень напряжения читается в слабой, принужденной улыбке Флеминга, но гордость там тоже есть.

– Беспристрастный наблюдатель, – говорит он. – Вот кого разыскивал генерал Хойт. Моя задача – собрать информацию и предоставить ее, чтобы он мог вынести взвешенное решение, определить, какого курса держаться.

Стрикланд выглядит так, словно его вот-вот стошнит: лицо белое, губы лиловые. Голова слегка наклонена, будто висит на ржавом сочленении, и на планшет в руке Флеминга он смотрит как на лезвие готовой к работе дисковой пилы.

Хоффстетлер не понимает, что за власть у Хойта над Стрикландом, но ему все равно. Это преимущество – для него, для девонианца, для Элизы, и он спешит им воспользоваться.

– Во-первых, Дэвид, вы можете сказать, что я, как ученый и как гуманист, умоляю его недвусмысленно запретить подобное обращение с Образцом, исключить односторонние решения, способные повредить тому, кого мы исследуем, без причины. Наш проект пока еще не выбрался из колыбели! Мы можем столько узнать от этого существа, и вот оно, изуродованное до полусмерти, задыхающееся, пока мы болтаем. Давайте вернем его в резервуар!

Флеминг поднимает планшет, его карандаш летает по листу бумаги, и это значит, что возражение Хоффстетлера записано. В груди у него теплеет, он ощущает триумф и вновь находит Элизу взглядом, чтобы показать ей: все будет в порядке, и лишь затем смотрит на Стрикланда.