— Не знаю, о чем вы, Дитя Казармы… — вновь улыбнулся штурмбаннфюрер, предчувствуя, как резанет слух Фройн-штаг ее собственная кличка.

— Вам известно даже то, что в лагере меня называют Дитя Казармы? — совершенно опешила Фройнштаг. — Тогда кто вы? Из гестапо? Нет, СД?

— Ну, кличка у вас, положим, появилась значительно раньше. Когда пришлось работать в Югославии. Откуда вас вскоре перебросили в Словению разбираться с бежавшими туда итальянскими антифашистами.

— Значит, гестапо, — почти обреченно утвердилась в своем подозрении Фройнштаг. И почувствовала, что ее охватывает легкий озноб.

Штурмбаннфюрер по-садистски молчал, не подтверждая, но и не опровергая ее предположение.

— Тогда какого черта измываетесь? — вдруг разозлилась она, прекрасно понимая, чем заканчиваются подобные загадочные встречи с людьми, слишком хорошо знающими, какие платьица ты носила в шестом классе. — У вас возникли ко мне вопросы? — она оглянулась по сторонам. Типов в штатском поблизости не наблюдалось. Странно. Впрочем, чтобы арестовать ее, одного такого верзилы вполне достаточно. — Что вы молчите, штурмбаннфюрер? Не церемоньтесь.

— Обычно я и не церемонюсь. В этом, Дитя Казармы, вы еще сможете убедиться. А пока — в машину, — отступил он от дверцы.

— Рядом с водителем?

— Или со мной, на заднем сиденье.

— Знаете, как-то не хочется… на заднем.

Штурмбаннфюрер промолчал. Водитель едва слышно рассмеялся. Лилия хлопнула дверцей и положила чемоданчик себе на колени, что, однако, не помешало водителю прицениться к оголившимся во время посадки ногам, задержав на них взгляд дольше, чем требовало приличие.

— Езжайте, Родль, не увлекайтесь, — мстительно подбодрил его штурмбаннфюрер. — Еще налюбуетесь.

Несколько минут в машине царило неловкое молчание. Время от времени Лилия прислонялась лбом то к ветровому, то к боковому стеклу, пытаясь сообразить, где это они находятся, однако довольно скоро потеряла всякие ориентиры и мысленно махнула рукой: чего уж тут, довезут.

— Так куда вы намеревались добираться, унтерштурмфюрер Фройннгтаг? — наконец прервал свое идиотское молчание штурмбаннфюрер.

— А куда вы меня везете?

Лилия повернулась к нему всем туловищем, и только теперь, вблизи, штурмбаннфюрер обратил внимание, что лицо у нее довольно смазливое. Не красивое, ибо красивым назвать его трудновато, но все же по-своему привлекательное. И даже слегка рассеченная нижняя губа — он вспомнил, что в деле этот едва заметный шрам проходит как непозволительная для разведчика особая примета, — не искажала впечатления, хотя, возможно, из-за нее-то Фройнштаг не оставили в разведке, а перевели в штат охраны женского лагеря.

А так, в общем… Голубоватые глаза, короткий, старательно отточенный носик, негусто усеянные веснушками щеки, светло-рыжие волосы… Нет, не подкрашенные, такого цвета они и значатся в ее досье…

— Жду ответа, — напомнила о себе Фройнштаг.

— Могу же я хоть немного полюбоваться вами, унтерштурмфюрер.

— Унтерштурмфюрерами не любуются, господин штурмбаннфюрер. Унтерштурмфюрерами, если только вы, извините, не извращенец, не любуются. Ими командуют, — резко отчитала его Лилия и отвернулась.

Зато оглянулся оберштурмфюрер Родль. Как всегда, не вовремя. «Как она тебя?!» — сочувственно измывался взгляд его хитровато прищуренных глаз.

«Концлагерь есть концлагерь, — оправдал ее и себя штурмбаннфюрер. — Его нравы бесследно не исчезают. Попробуй вернуть ее теперь в управление внешней разведки, это сонмище аристократов».

— …Любуются женщинами, — несколько запоздало просветила хозяина машины Фройнштаг. — Но это делается совершенно не так, как вам до сих пор представлялось.

Квазимодо в Кожаном Плаще — Лилия так и решила называть его про себя — хотел что-то ответить, однако слова расплавлялись прямо в глотке, и он лишь судорожно глотал их сгустки, тяжело и молча двигая при этом челюстями.

— А куда это мы, собственно, едем, Родль? — наконец взорвался он свинцовой лютью.

— Понятия не имею, штурмбаннфюрер. Уже несколько минут я веду машину, куда позволяют указатели. Поскольку никаких ваших указаний не слышу.

— Что, в самом деле? — почти рассвирепела Лилия Фройнштаг. — Постойте, так куда вы все же везете меня? — вновь оглянулась на штурмбаннфюрера. — Ждете, пока схвачусь за пистолет?

— В общем-то мы считали, что у вас есть где остановиться, — растерянно признал Квазимодо. — И решили, что на первый случай всего лишь отвезем вас по адресу. А уж завтра поговорим.

— Зачем же сажали меня в машину, если даже не в состоянии продумать такую примитивную операцию?

— По-моему, нас пристыдили, Родль. Сейчас мы это исправим, Фройнштаг. На нашу «королевскую резиденцию», оберштурмфюрер.

— А почему вы решили, что я поеду на вашу «резиденцию»?

— Успокойтесь, вести вас к себе на квартиру я не собираюсь. Это одна из запасных явок, на тот случай, когда кто-либо из наших людей вдруг оказывается без крыши над головой. Или кого-то понадобится день-другой попридержать без ведома гестапо.

«Хорьх» начал петлять по старинным улочкам и закоулкам, где уже не встречалось ни машин, ни пешеходов.

— Да, вы, унтерштурмфюрер, что-то там говорили о секс-бункере. Что имелось в виду?

— Ах, вы не знаете, что такое секс-бункер в женском концлагере? — удивленно, но уже довольно спокойно переспросила Лилия.

— Понятия не имею.

— Воскресные бордели для господ офицеров. Для которых отбираются самые красивые арестантки. На все вкусы.

— Как все, оказывается, просто, Родль. Вы ведь даже не догадывались, что в концлагерях существуют и такие развлечения.

— Боюсь, что мы еще о многом не догадываемся, — не отрывал взгляда от дороги оберштурмфюрер.

— Не старайтесь казаться более святыми, чем вы есть на самом деле, — саркастически пристыдила их Лилия.

— Офицеры, надеюсь, только из состава охраны?

— Офицеры из охраны развлекаются не столь организованно. И не по воскресеньям. У них свои привязанности и свои укромные уголки. Некие подобия той вашей квартирки, на которую везете меня.

— Вот видите, Родль, а нас с вами унтерштурмфюрер так ни разу на свою лагерную секс-профилактику и не пригласила.

— Что совершенно непростительно, — наигранно возмутился Родль.

Квартира была небольшой — две крохотные комнатушки и ванная. Зато обладала неоценимым достоинством. Два выхода из нее вели в разные дворы — поскольку находилась квартира в доме посреди квартала. А третий — в большое подземелье с камерами-одиночками и тоннелем, соединяющим его с подземным ходом, по которому нетрудно было попасть в соседний квартал.