– Не совсем, – Куница снова смотрел на меня, – я не знаю, как объяснить тебе, чтобы ты поняла. А может, ты и так всё знаешь? Мой народ считает, что духи умерших охраняют и защищают тех, кто остался в живых. Обычно духи вселяются в тела зверей или птиц… но иногда и в особых кукол, которых изготавливают из дерева и соломы, чтобы они охраняли поселение и его жителей от злых духов. Увидев эту куклу, я сразу понял, что она – твой хранитель.

– … Да, – подумав, откликнулась я, – это похоже на то, во что принято верить в моей стране. Так ты тоже не здесь родился? Что за народ, о котором ты говоришь?

– О, мы сами называем себя сыновьями ветра, наследниками равнин, повелителями рек и истинными хозяевами рощ, ведомыми волей предков… – сказал Куница, загадочно улыбаясь.

– Звучит внушительно, – согласилась я.

– Внушительно… Но коренные жители Европы придумали для нас другое название, далёкое от поэзии. Они зовут нас индейцами.

– Индейцами?..

– Слышала что-нибудь про индейцев?

Я неуверенно кивнула. В Японии никто знать не знал о каких-то там индейцах, но теперь, в моей новой жизни, их иногда упоминали. Якобы это какой-то дикий народ, живущий на другом континенте, где нет ещё и следа цивилизации. Индейцы ходят нагишом, они агрессивны и кровожадны. Ничто из этого нельзя было хоть как-то притянуть к Кунице. Кроме, может быть, имени.

– А тебя на самом деле зовут Куницей?

– Да, это единственное прозвище, которое у меня было. В возрасте 12 лет мальчикам нашего племени принято было давать настоящее, взрослое имя, но меня похитили за несколько месяцев до этого события. – сказав это, Куница слегка поморщился.

– Кто похитил?

– Англичане, – Куница скривился ещё заметнее. – А конкретно – один богатый офицер, который считал себя моим благодетелем. Взрослых убили, а меня привезли как трофей. Ну и в качестве опытного образца для научного эксперимента: можно ли воспитать из дикаря полноценную, всесторонне образованную личность. Как думаешь, им удалось?

– Удалось, – я не знала, что ещё ответить на этот провокационный вопрос, и быстро добавила. – А я полтора года работала служанкой в доме одной богатой госпожи. Когда к ней приходили гости, я должна была выходить к ним навстречу с набелённым лицом и в цветастом китайском халате…

Я вспомнила и сама чуть не скорчила гримасу. Ну и вид у меня был в аляповатом одеянии из шёлка, маскирующемся под наряд гейши!

– Я так и думал, что тебе тоже пришлось побывать экзотической игрушкой для пресыщенных людей, – Куница осторожно коснулся кистью моей щеки, отчего я ещё сильнее вспыхнула и чуть подалась назад. – Наверное, именно поэтому я сразу почувствовал в тебе родственную душу.

Куда уж откровеннее! Не знаю, как это делается в стране индейцев, а у нас после таких слов, сказанных наедине, заключаются браки. Может, Куница просто не понимает, о чём можно говорить, а о чём нельзя?!

– Я думала, тебе нравится Козетта, – ситуация была слишком противоестественная, чтобы следовать правилам приличия и добродетельно молчать.

– Козетта мне очень нравится, – тут же признался Куница, – она необычная девушка. Сильная, интересная…

– Красивая, – подсказала я, не удержавшись.

– Красивая, – спокойно согласился Куница, – очень.

Я закусила губу.

– Тогда, возможно, пора сказать ей о том, что она тебе нравится?

– Она знает. И понимает, что симпатия не всегда влечёт за собой нечто большее, – мою щёку обдало горячее дыхание. – А нечто большее – это ты, Сора, это для тебя.

Ну всё, хватит с меня загадок! Я медленно попятилась, стягивая с плеч куртку.

– Б-большое спасибо, но я, пожалуй, пойду. Потом поговорим, ладно?

– Обязательно поговорим, – серьёзно и немного разочарованно ответил Куница.

Когда я вернулась в гостиную, Козетта встретила меня насмешливым и очень внимательным взглядом. Ли дёрнулся на своём месте и снова недовольно спросил: «что?» А Бен продолжал сидеть в том же положении, аккуратно сложив руки на коленях.

Дорогая Мартина!

Не знаю, как долго длился мой сон. Возможно, я спал всего лишь час или два, а может, проспал больше суток, но когда я всё-таки открыл глаза, уже наступило утро. Яркий солнечный свет лился в комнату сквозь кисейные занавески и падал на мою кровать. Букет свежих васильков в маленькой стеклянной вазе выглядел живописно и успокаивающе.

Я глубоко вздохнул и сразу же огляделся, чтобы проверить, на месте ли мои записи. Кажется, да: все бумаги, а также перья и доверху полная чернильница, лежали рядом со мной на прикроватном столике. Увидев их, я сразу расслабился. Больше ничего ценного для меня в этой комнате не было.

Раздался стук в дверь и вошла улыбчивая медсестра. Поздоровавшись со мной, она вежливо попросила разрешения померить пульс (что я ей, разумеется, позволил), приложила ладонь к моему лбу, проверяя, нет ли жара, и с лёгким полупоклоном вышла. Я не спешил вставать, зная, что сейчас последует визит главврача.

Доктор Штайлер вошёл в мою палату без привычной папки с выписками и анализами. Это было хорошим знаком: я со дня на день ждал выхода из лечебницы. Зачем мне продолжать находиться здесь, если я уже совершенно здоров?

– Доброе утро Бен! – улыбнувшись, сказал мне доктор. – Как вы себя чувствуете?

– Отлично, доктор, – откликнулся я. Я всегда отвечал именно так, но раньше доктор Штайлер укоризненно покачивал головой, а теперь он кивнул и согласился. Прекрасный знак!

– Расскажите-ка мне, что вам снилось сегодня ночью? – ласково попросил доктор, присаживаясь на табурет рядом с моей кроватью. – Вас больше не мучают кошмары?

Кошмары? Разве у меня были кошмары?

– Нет, доктор, я спал очень крепко и спокойно, – вежливо сказал я, – но спасибо, что беспокоитесь обо мне.

– Пустяки, это всего лишь моя работа! – стёклышки очков Эдмунда Штайлера блеснули, и мне это что-то напомнило. Солнечный зайчик? Столовый хрусталь? Текущую воду?

– Я уже здоров, доктор, не правда ли? – спросил я, стараясь говорить как можно тише и беззаботнее. – Со мной всё хорошо?

– Я думаю, что да, мой мальчик, опасность миновала. Разрешите узнать, что вы так усердно пишете?

Я быстро сгрёб со столика все бумаги и прижал их к груди.

– Доктор, извините, но это личное! Я хочу быть писателем, я пишу роман, но я пока не готов показывать кому бы то ни было свои черновики…

– Понимаю, понимаю, Бенедикт, успокойтесь! – засмеялся доктор. – Я вовсе не собираюсь отбирать у вас ваши черновики и зачитывать их вслух на ближайшем консилиуме. Не переживайте так, мы все уважаем вашу приватность.

Я растянул губы в улыбке, чтобы продемонстрировать спокойствие и благодушие. На самом деле я не был так уж спокоен: если бы врач или кто-то другой начал читать мои письма к тебе, Мартина, моё заточение в клинике могло продолжиться. Не зря же личная переписка называется личной! То, что я рассказываю тебе, я не могу рассказать никому другому.