уверена, что она со скоростью света несётся прямо навстречу своей гибели где-то там внизу на острых камнях глубокого ущелья. Она вцепилась в простыни. Понадобилось время, чтобы сориентироваться в пространстве. Из окна на пол падал прямоугольник лунного света. Голова продолжала кружиться. Она закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Приступы паники ей были хорошо знакомы. После гибели Роджера и Софи её накрывало почти каждый день. Но вот уже больше двух лет она не испытывала ничего подобного. Однако это был нетипичный приступ. Раньше у неё не кружилась голова и уж точно не немели конечности.

Она посмотрела на спящего рядом Тома. Он лежал на животе. Темные кудри закрывали половину лица. Лунный свет танцевал на обнажённой спине. Алисия легла так, чтобы не отбрасывать на него тени. Протянула руку и поправила волосы, он немного поморщился, глубоко вздохнул, но не проснулся.

Вспомнилось, как она сидела возле кроватки Софи. Иногда по ночам ей становилось особенно страшно. Она вставала с постели и шла в комнату дочери, чтобы полюбоваться её прелестным личиком. И страх уходил, отползал, трусливо поджав хвост, обратно в своё мрачное логово где-то на границе реальности и небытия, уступая место нежности и надежде. Это был её способ зацепиться за настоящее, почувствовать себя лучше, ощутить тончайшее полотно любви, которое накрывало всю её жизнь, но оставалось совершенно незамеченным в каждодневной суете. До рождения дочери она прижималась в таком же липком иррациональном страхе к мужу. Он обнимал её, не открывая глаз, что-то бессвязно бормотал, на минуту становилось легче. Этого хватало, чтобы снова погрузиться в сон. Когда же родилась София, Алисия перестала так отчаянно цепляться за Роджера, переключившись на дочь. Алисия ходила наблюдать за ней в течение многих лет, пока Софи, уже будучи колючим подростком, не проснулась однажды и не застукала мать за этим постыдным занятием. Она так раскричалась, что разбудила Роджера, а потом не разговаривала с Алисией два дня и начала запирать дверь на ночь.

А потом их обоих не стало, и Алисия провалилась во тьму бесконечного страха. Только усилиями докторов, с помощью Шэрил и родителей ей удалось найти маленький лучик света. На мгновение показалось, что мечта о творческой карьере в Голливуде и есть тот новый смысл, который станет её спасением. Иллюзия длилась недолго.

Алисия снова посмотрела на Тома. Он перевернулся на спину. Его идеальный профиль светился серебром. Оказалось, что карьера не спасёт её. Спасти может только любовь. Но ведь любовь так легко потерять! Она прижала руки к лицу, закрывая глаза. Как бы она хотела владеть им безраздельно! Быть одним целым, никогда ни на минуту не расставаться. Она так много потеряла в жизни. Неужели и это единство тоже когда-то закончится? Внезапно эта выдуманная будущая потеря стала осязаемой, вполне реальной. Слёзы покатились из закрытых глаз. Сердце почти разрывалось от тоски. Ей нужно попрощаться с ним уже сейчас. Она больше не вынесет ещё одного внезапного конца. В прошлый раз она еле собрала себя по кусочкам. «Я должна подготовиться…» — последнее, что пронеслось в мозгу, перед тем, как Алисия вновь погрузилась в липкое неприятное забытье.

— Ненавижу Рождество, — в который раз повторила Алисия, разглядывая свой наряд в зеркало — серебристое с розовым отливом платье, надетое по настоянию Тома.

— Как можно ненавидеть такой чудесный праздник?! — в который раз вопрошал Том, укладывая свои кудри.

— Твои родители очень обидятся, если я не приду? — Алисия прошла в комнату и забралась с ногами на диван.

— Что ты такое говоришь?! — донеслось из ванной комнаты. Том закончил укладку и присел рядом с ней. Выглядел он потрясающе в мягком розовом свитере и серых брюках. — В чём дело? Что произошло между тобой и Рождеством?

Алисия глядела на свои руки. Он не поймёт. Она вздохнула, поймав его внимательный взгляд. Нет, она не могла признаться. Не было никакой стоящей причины не праздновать. Она любила Рождество. Она просто не хотела знакомиться с его семьёй и не могла сказать ему об этом. Ей нравилось думать, что их всего двое, что они могут держаться только друг за друга в этом океане неизвестности. Она не хотела пускать в их маленький мирок кого бы то ни было ещё, заранее ревнуя к родне. Она ревновала его вообще ко всем без исключения. Рождество в кругу семьи — всего лишь ещё один повод не быть наедине, перестать быть единым целым, предать друг друга.

А ещё она знала, что тема их разницы в возрасте всплывёт в разговоре рано или поздно. Она всегда всплывала. Каждый пронырливый журналист или другой бестактный человек считал своим долгом указать на этот факт. Чужим людям она ещё могла ответить «нет, мы не чувствуем разницу в возрасте», «нет, мы любим друг друга, остальное не имеет значения» и прочее, шаблонное, призванное вежливо послать собеседника. Но она не была уверена, что сможет спокойно вынести подобные вопросы от родственников Тома.

— Знаешь, у тебя есть хороший шанс побыть в семейном кругу, — сказал Том, по-своему истолковав её молчание. — Они классные! Точно тебе говорю! Тебе понравится, обещаю!

Рождество без холода и хотя бы капли снега — это что-то противоестественное. Алисия никак не могла привыкнуть к калифорнийскому теплу в это время года. Рождественские пробки растянулись на много миль. Они целую вечность тащились по автостраде в Пасадену. Том почти всё время болтал. Видимо, он считал своим долгом во что бы то ни стало развеселить Алисию. Поэтому за те полтора часа, что они ехали из центра в пригород, выдал ей всю подноготную семейства Дэвисов.

Том был младшим ребёнком в семье. У него были старшие брат и сестра. Сара работала на новостном канале — «у вас будет, о чём поговорить». А Рассел работал в какой-то торговой фирме — «он зануда, можешь пропускать его слова мимо ушей, половина из них всё равно непонятна и бесполезна». Старший брат, пока единственный отпрыск Дэвисов, обзавёлся своей собственной семьёй — женой и двумя детьми. Третий был «на подходе». Отец семейства преподавал в университете историю, а мать была иллюстратором.

— Они классные! — Том улыбался, рассказывая о родне. — Ты им понравишься, ведь ты со мной.

Алисия считала это утверждение спорным, но промолчала.

Когда они наконец-то добрались до родительского дома, было уже почти восемь вечера. Алисия даже была рада, что они опаздывают. Ведь так время, проведённое с его родней, значительно сокращалось.

— Ну, наконец-то! — брякнула девица с сигаретой в руке, стоявшая на крылечке. — Его сиятельство соизволил нас посетить!

— Я тоже