Прикнопив открытку к стене, я пошел в душ.

Прочь повышенные обороты, да здравствуют спокойствие и терпение.

Четырех минут не хватило, сделал воду похолодней и отследил по часам еще полторы минуты. Это помогло. Раскурил сигаретку, отнес ее чадить на балкон, открутил стальную ножку от массажного стола и что было сил стал колотить ею по потолку. По ранее проведенным замерам я был уверен, что мои удары приходились примерно в то место, где стоит их кровать.

Стукнул еще четыре раза и швырнул ножку на пол. Засмотрелся на их фотографию и на озеро Пяяннэ. Казалось, озеро разрослось и вот-вот кинется на мостки, чтобы увлечь их за собой в черную глубину.

Я позвонил Кесамаа, тот ответил из машины.

– Найди место для стоянки. Есть предложение по дому, который выставляется на смотрины через неделю.

– Кто звонит?

– Мешок с деньгами звонит.

Послышался шорох, скрип, метроном поворотни-ка, в итоге все затихло. Щелкнула зажигалка.

– Я на стоянке. С кем я говорю?

– Сеппо Саарио.

– Что-то очень знакомое имя…

– Я звонил, интересовался квартирами. Сейчас звоню по поводу дома. Того, в Маунуннева. Старый дом фронтовика.

– А, этот. Дело обстоит так, что пока невозможно организовать персональный просмотр до воскресенья.

– Это не проблема. Я знаю, чего хочу. Я хочу купить именно этот дом.

В ответ тишина.

Я прервал ее вопросом.

– Тебе знаком Джонни Роттен?

– Вообще-то никаких ассоциаций…

– У Роттена есть такой девиз, что он не знает, чего хочет, зато знает, как это получить. Я вывернул этот девиз наизнанку и нахожусь в таком положении, когда нам общими усилиями необходимо снизить цену этого дома в Маунуннева до таких цифр, чтобы я разглядел их своими уставшими глазами.

Расхохотавшись, Кесамаа сказал, что в таком случае они в «Квадратных метрах» уже провели предварительную профилактическую работу.

– Мы оценили его в миллион двести. Это, по любым критериям, особенно с учетом местонахождения, приемлемая цена.

– Не имею желания обсуждать по мобиле важнейшую сделку моей жизни. Надо встретиться.

Кесамаа зашелестел календарем и посетовал на занятость. Мне было слышно шуршание тонких страниц.

– Да уж, да уж, все занято, может, все же придете на смотрины этого дома в воскресенье, неужели не найдем общего языка?

– Вычеркни из календаря походы налево и липовые уроки тенниса, наверняка сразу найдется время для деловой встречи.

Секунд десять я слышал только тишину.

– Эй, господин консультант по продажам, неверный муж, щеголяющий дорогими галстуками, вы все еще на линии?

Ни звука.

– Подумай хорошенько, уважаемый, над окончательной ценой. Дома приходят и уходят. Из-за них не стоит разрушать брак.

По-прежнему ничего, очевидно, Кесамаа отдыхал – голова на руле, телефон на яйцах.

– Тебе, как и мне, известно, что дом Оксанена не стоит того. В цене миллионная надбавка за Хельсинки. Но мне необходимо купить этот дом, и я готов заплатить за него девятьсот тысяч. Слышишь, пиши!

Вместо Кесамаа опять только шум эфира.

– Скоро ты вынудишь меня договориться о встрече с Мерьей. Мне надо передать ей фотографии, снятые в порту, и запись беседы. Не заставляй меня делать это. Слышишь?

Мобильник Кесамаа зашуршал по щетине.

– Эй, скажи что-нибудь. Ну что, по рукам?

– Кто ты?

– Денежный мешок.

– Зачем ты издеваешься надо мной, я только стараюсь продать недвижимость…

– А я только стараюсь купить маленькую развалюху для своей семьи. Давай пойдем навстречу друг другу в нашем общем деле. Кроме того, я уже шагнул навстречу. Будь этот дом в Паркано, он потянул бы не больше трехсот тысяч, а я готов заплатить девятьсот.

– Я, действительно, не могу… это невозможно…

– Слушай, я же не делаю тебе бо-бо, я только делаю предложение.

– Миллион двести и девятьсот, это же…

– Это воздух. Чистейший, богатый кислородом финский летний воздух. И не будем раздувать большей проблемы, чем она есть.

– Я не могу.

– Скинь цену до послевоенного уровня, иначе я прямо сейчас отправлюсь на разговор с Мерьей!

– Кто ты?

– Денежный мешок.

Я прервал разговор. Я нарочно позволил Кесамаа определить номер, он сразу же перезвонил.

– Это Кесамаа. Может, мы договоримся так, что я еще раз посмотрю цену на дом.

– Как близко ты собираешься на нее смотреть?

– Я посмотрю.

– Позвони по этому номеру завтра, не позже. У меня и фотографии, и запись разговора.

Я снова услышал шуршание.

– Я слышу шуршание, ты пытаешься выяснить, чей это мобильник. Он точно принадлежит не мне. Мне принадлежит только этот дом.

В кассе тренажерного зала я попросил чек.

Переоделся, сунул одежду в сумку и вошел в зал в спортивном костюме. Немного подкачался на тренажерах, потом через запасной выход нырнул в летний день.

Болты на водосточной трубе царапали мне икры и руки.

Я перевалился через ограду на балкон, деревянный настил треснул.

На карачках пробрался в спальню, задраил шторы и только после этого встал. Спальня была аккуратная, даже бахрома на ковре выровнена. Жильцы этой квартиры знают, что такое жизнь и как следует ее проживать. На стене висело панно. Лось вышел из леса к роднику. Я был этот лось, и меня мучила жажда.

Я пошел на кухню и открыл холодильник.

Никогда не доводилось мне видеть столько молочных продуктов. Сыры, обычные и плавленые, молоко, йогурты, масло и маргарины разных сортов. Недостатка в избытке не ощущалось. Захотелось всего отведать. Я остановил себя. Отрезал по куску от двух разных сыров и положил хлеб в тостер.

Только расположившись за столом, я понял, насколько проголодался. Взяв из холодильника литровый пакет йогурта, опустошил его почти наполовину. На дверце я заметил тетрадку, в верхнем углу мое имя. Я схватил тетрадь и стал читать, как протекала моя жизнь. Расписанная по датам, она выглядела довольно стройной, но очень односторонней. В соответствии с записями, вся моя жизнь изо дня в день состояла только из курения.

Я написал под последней записью:

«Вознесся из своей квартиры высоко, как только можно вознестись в жизни, прямо в квартиру инспектора по качеству. Выкурил три сигареты в спальне, одну в кабинете, слегка подкачал пресс, хорошо поел, отправился завершать сделку по покупке дома».