— Да кто это окромя решенных людей на новое место пойдет от родительских могил? — засмеялся Черкас.

— А кто ж его разберет, какой он, — захихикал наемщик. — Это что же, за каждого черносошного мужика в столицу ездить, приказной розыск учинять? Живут и живут, землю пашут, в рудниках копаются да солеварни ставят...

— Не мешай человеку сказывать... — мягко остановил Черкаса Ермак, — мы ведь к этим людям едем... Слушай да на ус мотай.

С берега закричали бурлаки, попросили смены со струга. Поменялись. Те, что тянули, сразу повалились на струге спать, а свежие потянули бечевою струг дальше. И снова все пошло прежним порядком.

— Вот ты говоришь, «омманул Государя», а Государя не омманешь. Он свою выгоду строго блюдет. У него в указе прямо сказано, — наемщик прикрыл глаза морщинистыми тонкими веками и прочел по памяти: — «А где буде найдут руду серебряную или медную или оловянную, и Григорию тотчас о тех рудах отписати нашим казначеям, а самому тех руд не делати без нашего ведома».

— Да какой же Строгановым барыш, ежели искать, а самим не делать? — не утерпел Черкас.

— Да что ты! Что ты, мил человек! Да окромя этих руд в землях полученных столько всего, что сам не бедней Царя сделаешьси...

— Да, на Руси все земли изобильны... Работать война не дает, — сказал Ермак.

— Ну, у нас не в пример как все же потише, — сказал наемщик. — Да Аника и при войнах-то сидел смирно. И грамоту первую исхлопотал через несколько месяцев, никак не раньше, когда Сибирский хан Едигер себя московским данником признал... Стало быть, энтот в августе, а Строгановы аккурат в апреле... Чуть не через год. Так что аккурат сначала Большая Ногайская орда в покорность пришла и на Каму набегать перестала, а уж потом Едигер — куды ему без ногаев ходить из-за Камня. Так что тратиться на войну не пришлось.

А ради военного опасения получили Строгановы от Государя льготу неслыханную на двадцать лет от всяких пошлин! Да при такой льготе да без войны сто городов построить можно и в богачестве жить!

Первую грамоту Строгановы получили двадцать пять лет назад. Дак с той поры столько всего поста-пили. Первым делом срубили Конкой — городок на Каме. Но строили его еще в сомнении, да и не умели его как надо поставить. Потому отдали его монахам! А выстроили другой, в пятнадцати верстах от прежнего, Каргедан-крепость, или Орел-городок. Вот куда мы и следуем.

— Ну ладно, — сказал Черкас. — Стены поставили, людей назвали, а обороняться чем?

— Да у нас оружия — как у дурака семечек! — захихикал наемщик. — Из Москвы пушки возить далеко, а смысла нет... Руды кругом полно. Железо мы сами плавим, и медь, и олово... Тем более что на Руси нестроение, а мы Государем в опричнину были взяты, и у нас тишь и порядок.

Так что господа мои Строгановы городами владеют. А это только удельным князьям позволено да двум-трем боярам... Да и у князьев и у бояр по город очку, а господа мои Строгановы четыре городка выстроили! Вот и понимай, кто выше!

За десять лет варницы соляные поставили от Соли Вычегодской до Перми!

Сильно Государь Анику любил. Незадолго как Анике преставиться, еще и жалованную грамоту дал на земли по Чусовой!

Аника двенадцать лет тому преставился, вотчины свои сыновьям передал — Якову Аникеевичу да Григорию Аникеевичу, и так его Господь помиловал, что сыны в отца удались. Яков-то Аникеевич — пятый городок поставил! Вот тебе и роду не знатного, а простых людей... Вотчины-то и не вотчины, а, почитай, держава! И так-то все шло хорошо: Ногайская орда Царю покорна, пятый городок над Сылвою поставили, да и шагнули за Камень, поставили в Зауралье слободу на Тахчеях. Таково складно да понятно, что Государь всех, кто по этой дороге ехал да за Камнем селился, от всех пошлин и даже от суда освободил...

Вот от рекомых бы Тахчей на Тобол да в Зауралье, а там и Ханство Сибирское...

— Да куды им столько? — не стерпел Черкас. — Широко шагают, кабы портки не лопнули...

— А что ж, Мил человек, земле впусте пропадать? Сколько добра господа мои делают — от суда, от муки каторжной людей слободят...

— Да в свою каторгу загоняют! — сказал безносый казак, который, казалось, спал, умаявшись на бечеве.

— А ты что не спишь? — засмеялся Ермак. — Спи, сны посматривай!

— Знаем мы эту строгановскую волю! — проворчал казак, пряча безносую голову под локоть...

«Уж не в наших ли вотчинах ты нос свой оставил?» — хотел съехидничать наемщик, да поостерегся. Воробей он был стреляный, да и казаков опасался не без причины.

— Не допустил Господь по замыслам господ моих... — сказал он примирительно. — Взбунтовались богопротивныя черемиса, да... — Хотел сказать «татарва поганая», да осекся. Половина казаков говорила меж собою по-татарски, — кто знает, не было ли их среди тех, что с остяками местными да с башкирами приступали десять лет назад к Кардегану да Канкопу.— Пока мы от них в осаде отсиживались, Сибирский хан Кучум, который мирного Едигера зарезал, Тахчеи вся и все тамошние племена примучил, а как примучил, так и от русского Государя отложился.

Тахчейские остяки у Строгановых помощи просят. Государь велит сибирских людей воевати! А Господь не попускает. В какой мы силе были десять лет назад! Набрали казаков тыщу человек с пищалями, а не помогло...

— Ну-ка, ну-ка?.. — спросил Ермак, потому что наемщик, горестно вздыхая, умолк. — Ну-ка, тыща казаков с пищалями — войско изрядное, куды ж оно подевалось?

— Да никуды! — всполошился наемщик. — Никуды, которые у нас и по сю пору служат. Спервоначалу думали, они в Сибирь пойдут. Господа мои Строгановы испросили грамоту царскую — крепости ставить на Тоболе, на Иртыше, на Оби...

— Через чего ж не поставили?

— Да как-то не случилось... Нестроение пошло. Старый Аника все в одном кулаке держал. Сыновья у него по струнке ходили.

— Ишо как! — подсказал безносый. — Собственную дочь в Вычегду кинул.

— Наветы! Наветы! — закричал наемщик. — Не было того! Колокол льют! Пустобрехи!

— Сам ты пустобрех, — отмахнулся казак и повернулся на другой бок, чтобы и не видеть наемщика.

— Ладно вам! — цыкнул Ермак. — А ты спишь, дак спи, а то ежели не устал — иди бечеву тяни. Что дальше-то было?

— Дальше хоть плачь! — сказал наемщик. — Григорий с Яковом капиталы поделили, вот сразу силы-то и поубавилось. А три года назад срок льготы истек — пообложили нас налогами да пошлинами. Вот денежки-то и стали таять... Аника-то умножал, а Григорий с Яковом расточают и не по своей вине ничего стяжать не могут, потому пришла и в наши Палестины война.

Мы бы уж к ежегодной подати притерпелись, так ведь кроме них срочные идут! А доходы падают. Стоят на Каме двадцать семь варниц соляных. Плати подать со всех, а из них половина не работает. А те, что работают, не сегодня завтра станут. Потому что набеги пошли один другого страшнее.