Льешо вспомнил опочивальню господина Чин-ши, требовательность, с которой он задавал вопросы, и сожаление от того, что юноша не смог на них ответить. Он просто заснул, а его светлость провел ночь в поисках противоядия. Чин-ши потерпел неудачу, потерял все и покончил жизнь самоубийством.

— Мне кажется, его светлость не исключал вероятности, что я колдун и Кван-ти обучила меня заклинаниям, поэтому в моих силах остановить Кровавый Прилив. Но это не так. Я ничего не мог сделать.

— Нет, мог, — возразила госпожа и притронулась к щеке Льешо. — Ты любимец богини. Жаль, что ты не обратился к ней с мольбой.

— Это невозможно, — закачал головой юноша. — Мой единственный дар — выживание; я выхожу невредимым из любого бедствия, но ничего не могу сделать, чтобы предотвратить его. Мне уже кажется, что я навлекаю несчастья. Не преднамеренно, конечно, они просто происходят.

— Выживание — лучший из талантов, мой мальчик. Если не Кван-ти, то кто погубил плантации Чин-ши?

В результате поиска причин прилива разорение господина предстало в ином свете. Ни море, ни прихоть природы не могли нанести подобный ущерб. Кван-ти, вероятно, пыталась остановить бедствие до последнего дня, пока ее пребывание на острове не стало опасным. Более не сдерживаемый ею яд мгновенно распространился. Уж Льешо-то знал толк в ядах.

— Мастер Марко, — наконец ответил юноша. — Его мастерская пропахла отравами и гнилью, и мертвыми существами.

Ему не хотелось вспоминать о надзирателе и комнате, где его приковывали к полу, да и о распростертом на песке арены господине Чин-ши.

— Думаю, его светлость сам был колдуном, — смело предположил Льешо, — но исцеления для жемчужных плантаций найти не смог.

— Не колдуном, — поправила она, — а алхимиком. Это почти то же самое. Кстати, это относится и к твоей Кван-ти.

Ее светлость поднялась и отдала чашу слуге, Льешо вскочил на ноги.

— Мастер Марко перешел к господину Ю, получившему большую часть собственности Чин-ши, — добавила она.

Все сходилось. Непонятным осталось только, почему ее светлость рассказала ему все это, и юноша не замедлил прямо задать вопрос.

— Тебе необходимо это знать, — ответила она, словно сообщив самую очевидную в мире вещь. — Надеюсь, мы не слишком припозднились.

Госпожа оставила его стоять с луком и колчаном стрел. Льешо смотрел ей вслед. Он не мог ни выкинуть из головы их разговор, ни избавиться от страха, охватившего ее в последний миг. Слишком припозднились для чего?

В следующие недели новички стали все вместе тренироваться бою с оружием и рукопашной. Стрельбе из лука их учила сама госпожа, и Льешо обнаружил, что у него превосходно получается. Совершенствуя сноровку, он заметил, что его мысли стали глубже и медленней, а реакция — молниеносной. Каду учила более резкой, быстрой рукопашной, чем мастер Ден. К тому же она включила в план фигуры, переходящие в смертельные удары на тот случай, если встретится крупный противник, нацеленный на убийство.

Мастер Якс взялся за руководство тренировками боя с оружием, но не по правилам арены, а по более мягким, достаточным для достижения хорошего результата при работе в парах и группах. Отдаление и проникновение — умения, не нужные гладиаторам, — были введены в занятия. Здесь шло обучение солдат, умеющих продвигаться на фронте впереди многочисленного войска, а также бегать и драться, отражая партизанские вылазки. Или становиться диверсантами, внедряясь в лагерь противника.

Казалось естественным, что новички должны тренироваться вместе. Вскоре они узнали сильные и слабые стороны друг друга, в центре интересов стоял Льешо. Каду присоединялась к ним, когда освобождалась от своих обязанностей по преподаванию. На занятиях мастера Якса она была и учеником, и учителем. Льешо стал уверенней руководить своей командой как мини-войском: посылал Бикси вперед одним взглядом, когда сила и напор могли заменить кровопролитие, давал волю Каду в тайных маневрах. Она умела бесшумно пробираться сквозь сухой тростник и довела до высокого уровня приемы боя. Льинг он попросил отговаривать остальных от опасных затей и применять силу, если слова не помогали.

Хмиши, как выяснилось, среди них самый лютый боец, хотя его свирепость проявлялась, только когда на карту была поставлена жизнь товарища. Во время же тренировок его движения отличались нерешительностью, постоянными извинениями и переживаниями по поводу боли, которую он причинял сопернику. Когда разозлившийся Якс выставлял его перед войском и приказывал биться или умереть Хмиши тушевался и бурчал что-то, молча снося смешки гвардейцев и ругань учителя. Когда его щеку довольно глубоко зацепил нож, он понял, что мастер Якс настроен серьезно. Это не игра в трезубцы с граблями в руках, и учитель скорей убьет его на месте, чем позволит оставаться бременем команды.

Каду позже высказала мнение, что Хмиши скорей согласился бы умереть в той нелепой схватке, чем ранить мастера Якса. Льешо наотрез отказался терять друга в подобной игре. Он не допустит, чтобы они стали врагами, а с другой стороны, знал, что никогда не сможет доверять учителю, если Хмиши погибнет от его руки. Поэтому он набросился на мастера, схватил его за руку с ножом и крикнул Хмиши, чтобы тот спасался бегством. Якс стряхнул с себя Льешо и повернулся к нему с полным ярости взглядом. Чуть ли не рыча, Хмиши неистово кинулся на него и едва не сбил с ног, поскольку учитель не успел перестроиться для защиты. Началась настоящая схватка между мастером Яксом, с его многолетним опытом и выдающейся ловкостью, и Хмиши, всей своей сущностью настроенным на убийство противника. Первый погиб бы, если бы трое гвардейцев не рискнули скрутить юношу, в то время как четвертый разоружил его.

— Мне плевать, кто ты, — выкрикнул Хмиши, вырываясь из державших его рук. — Тронешь его, я убью тебя. Где бы то ни было. В любое время. Я убью тебя.

Для Льешо время остановилось в леденящей агонии. Все замерло, кроме капель крови из пореза на лице Хмиши и более поверхностной раны под ухом мастера. Льешо мог пройти мимо них незамеченным, как призрак среди мертвых, пробуя их кровь и делая выбор, кто будет жить, а кто умрет. Ему самому хотелось тогда убить мастера Якса, но учитель смотрел на Хмиши с облегчением, словно снял напряжение, мешавшее ему несколько недель тренировок.

— Вы готовы, — сказал он. — Приведите себя в порядок и собирайтесь к походу. Все. Утром мы едем в провинцию Тысячи Озер.

Готовы. Завтра Льешо исполнится шестнадцать. В Фибии он сейчас проходил бы обряд очищения. Накануне дня рождения он молился бы, медитировал, постился, ел только фрукты в полном ладана Храме Луны. Братья рассказывали, что запах фруктов стоял всю длинную ночь, а их пустые желудки бурчали. Льешо слышал, как слуги смеялись над воровавшим сливы Адаром, который пробовал приношения после кануна шестнадцатилетия.

Шутки и церемония лежали лишь на поверхности обряда. Долгой ночью принц становился мужем богини во всех смыслах и получал из ее рук подарки жениху от вселявшегося в него духа. Эти дары приносили ему зоркость и владычество над живой природой. Если же богиня не примет его, то утром он оставит храм, став обыкновенным смертным.