Что же до Харлана Трента и меня, то нас объяснения трагедии совершенно не удовлетворили. После первого шокирующего сообщения мы упорно следили за многословными статьями газет, и нам, являвшимся ближайшими друзьями Хауленда, совершенно не верилось в такой поворот дела, при котором Карсон мог бы вернуться, не предприняв попыток узнать о судьбе своего друга. Поэтому нас переполняли вопросы, которые мы жаждали обрушить на него сразу после его возвращения. Однако вышло так, что лишь едва не двадцать четыре часа спустя после приезда Карсона, когда мы втроём молча курили в моих комнатах, и дым из наших трубок мешался с проникавшими через открытые окна ароматами тёплой майской ночи, мы обратились к нему с вопросами.

После наших расспросов тот какое-то время молчал, его решительное лицо оставалось серьёзным, а глаза не отрывались от чего-то вдали. Затем он, наконец, обернулся к нам.

– Нет, – сказал он в ответ на наш первый вопрос. – Тело Хауленда не найти, – он прервался с какой-то отчуждённостью во взгляде и затем добавил: – Это невозможно, потому что Хауленд всё ещё жив.

Мы уставились на него с возгласами изумления, а потом заговорил Трент.

– Хауленд жив! – повторил он звенящим от напряжения голосом.

– Но тогда почему ты его оставил, Карсон? И в какой он земле?

Вместо ответа Карсон несколько раз смерил нас изучающим взглядом и отвернулся к открытому окну. За ним лежала тёплая темнота майской ночи с ещё более тёмными громадами деревьев и контурами зданий, вырастающими из темноты. Надо всем этим, склоняясь от зенита к западному горизонту, висела растущая Луна, большой, сияющий серебром серп в небесах. Некоторое время Карсон молча созерцал её яркий полумесяц, затем обернулся к нам, удивлённо замершим за его спиной.

– Хауленд вовсе не на Земле, – тихо сказал он. – Хауленд… где-то на Луне!

– На Луне?!

Одновременно воскликнули мы с Трентом, всё ещё оставаясь в замешательстве от заявления Карсона; но тот невозмутимо кивнул и начал свой рассказ.

Я многое могу рассказать вам… многое, о чём не мог говорить, когда вернулся в Прогресо. Я осмелюсь поведать об этом лишь вам двоим, тем, кто знает меня и способен поверить. Мой рассказ прозвучит невероятно, но, я думаю, вы поверите. Расскажи я что-то такое крестьянам Прогресо, они сочли бы, что я свихнулся, и, подозреваю, обвинили в убийстве собственных друзей. Так что ради себя самого – и ради Хауленда – я дал им возможность считать так, как считают теперь все: гигантская молния уничтожила нашу экспедицию. Но это была не молния! Эта сила могущественнее и гораздо ужаснее молнии. На Земле лишь я знаю о ней, и я не рискну рассказать о ней никому другому.

История, что я рассказал в Прогресо, правдива до определённой точки. Мы, как я и говорил, сделали несколько переходов вверх по реке, сооружая через равные расстояния лагеря по её берегам и используя их как базы для наших исследований. Боркофф и Грант занимались фауной и флорой района, классифицируя и описывая необычные признаки животных и растений, которые могли подтвердить наличие связей с похожими животными и растительными видами Африки. В то же время Глиц, энтомолог, классифицировал образцы насекомых, похожих на африканских, тогда как Хауленд и Виллингс обобщали и систематизировали по степени важности доказательства, собранные остальными. Моя собственная работа как геолога состояла в изучении различных геологических формаций, которые могли бы доказать, что когда-то в прошлом юкатанский регион находился много выше относительно поверхности Мирового океана. Если бы это подтвердилось, то могло бы помочь доказать, что, когда материковая плита опустилась, произошло затопление островов между Юкатаном и Африкой. Итак, все мы были заняты, каждый своим делом, а Хауленда по мере нашего продвижения к верховьям реки охватывал всё больший и больший энтузиазм от перспектив подтверждения его теории. За первые двенадцать или тринадцать дней пути мы разбили четыре лагеря, а в конце второй недели пути соорудили пятый. До тех пор наше путешествие вверх по реке протекало обычно, точно так же, как любое путешествие по Центральной Америке – бесконечное утомительное движение против мощного течения между неприступных стен джунглей по берегам. Лишь изредка вдалеке проглядывали синеватые холмы. Думаю, что за эти две недели мы преодолели не более чем шестьдесят миль, но в таких абсолютно диких местах их могло бы быть и шестьсот. В течение последних десяти дней нам не попадались даже индейцы, и, так как мы знали, что выше первых двадцати или около того миль Карахос был едва разведан белым человеком, мы не удивлялись дикости местности. Однако наши собственные гребцы выказывали все большее и большее нежелание плыть дальше. Мы объясняли их неохоту, в первую очередь, силой течения, с которым мы теперь с трудом боролись на сузившейся реке, но в конце концов аборигены сообщили нам, что боятся идти дальше, потому что в верховьях реки обитают злые духи этой земли. Пообещав увеличить вознаграждение, мы уговорили их продолжать путь, и вот, наконец, разбили пятый лагерь.

Мы устроили его на небольшой полянке в джунглях на берегу реки. За ней поднимался внушительных размеров склон заросшего джунглями холма, возможно, высотой в тысячу футов – широкого, похожего на конус холма, у подножия которого и лежала поляна. Хауленд, помнится, пришёл в восторг, оттого что мы остановились именно здесь, хотя к тому времени, как он уверял, мы набрали достаточно самых разных научных свидетельств для подтверждения его теории. В этом лагере, сказал он мне, нам, возможно, удастся отыскать нечто, способное доказать её раз и навсегда, и больше не нужно будет продираться вверх по реке. И Хауленду, и всем нам казалось, что мы на пороге окончательного успеха. И затем, в ту же самую ночь, все и произошло.

Все случилось за несколько часов до полуночи. К тому времени весь мир погрузился во тьму, тьму, что была кромешной в глубине джунглей, но отступала там, где стоял наш лагерь, залитый серебряным сиянием восходящей в зенит полной луны. В одной палатке Хауленд, Виллингс и Грант при свете газолинового фонаря разбирали какие-то образцы, в другой Боркофф и Глиц чинили порванную одежду. Наши туземцы, словно ища защиты, скучились на краешке безлесного пятачка возле костра. Осмотревшись, я вспомнил необычно большие камни, которые приметил немного выше по реке перед тем, как мы начали ставить лагерь, и, так как свет полной луны был очень ярок, вздумал прогуляться до них и предварительно осмотреть. Поэтому, крикнув Хауленду, чем я намерен заняться, я двинулся по полосе чистого песка вдоль самого края воды.

Таким ярким был лунный свет, что свои скалы я нашёл без труда и где-то с полчаса обследовал их, обходя по кругу. Когда, наконец, я отвернулся от них и зашагал вдоль берега обратно в лагерь, я заметил, что луна стоит теперь прямо над головой. Она висела надо мной, как громадный сияющий щит. Я шёл к лагерю и минуту спустя уже мог расслышать высокий чистый голос Хауленда, негромкое бормотание группы туземцев возле костра. А в следующую минуту, полагаю, мог бы его увидеть. Но в ту секунду, прежде чем я смог сделать ещё один шаг, весь лагерь озарился сверхъестественным светом.