— Да. Думаю, что это правильно.

— Хорошо ли…

Правильно ли, что я солгал ей? Но это была «белая» ложь. Я не хотел, чтобы она беспокоилась обо мне. Она беспокоится, что я много выпиваю и делаю глупости. Я не умею пить. Правильно ли, что я сказал ей «белую» ложь прошлым вечером?

Она поняла, что он умолял ее сказать, что это было правильно.

— Конечно, — сказала она ему. — Многие в тот вечер поступали хуже. А она легла спать, не волнуясь о…

Что-то острое укололо Сестру Ужас в левую щеку.

— Не двигайтесь, — предупредил женский голос. — А лучше не дышите.

Голос дрожал: тот, кто говорил, сам был испуган до смерти.

— Кто здесь? — спросил Арти, у которого душа ушла в пятки. — Эй, леди! Как вы?

— В порядке, — ответила Сестра Ужас.

Она пощупала около щеки и почувствовала нажим похожего на нож куска стекла.

— Я сказала не двигаться, — стекло уперлось в нее. — Сколько еще ваших?

— Только один.

— Арти Виско. Меня зовут Арти Виско. Где вы?

Последовала длинная пауза. Затем женщина сказала:

— У вас есть пища?

— Да.

— Вода?

На этот раз это был мужской голос откуда-то слева.

— У вас есть вода?

— Не вода. Имбирное пиво.

— Давай посмотрим, на что они похожи, Бет, — сказал мужчина.

Вспыхнуло пламя зажигалки, такое яркое во тьме, что Сестре Ужас пришлось на несколько секунд зажмурить глаза.

Женщина поднесла зажигалку к лицу Сестры Ужас, потом к Арти.

— Думаю, с ними все в порядке, — сказала она мужчине, который вышел на свет.

Сестра Ужас смогла разглядеть женщину, согнувшуюся около нее. Лицо у нее было распухшее, а на переносице была рана, но все же она казалась молодой, может чуть больше двадцати пяти лет, на ее покрытой волдырями голове осталось несколько свисающих колечек от кудрявых светло-каштановых волос. Брови выжгло, темно-голубые глаза распухли и покраснели; она была стройной, одета в голубое в полоску платье в пятнах крови. Длинные тонкие руки сплошь в волдырях. Накрученное на плечи с виду было похоже на кусок шитого золотом занавеса.

На мужчине были лохмотья полицейской формы. Он был старше, вероятно чуть моложе сорока лет, и большая часть его темных коротко стриженных волос осталась только на правой стороне головы, на левой стороне они были сожжены до голого мяса. Он был крупный тяжеловатый мужчина, а его левая рука была обмотана и висела на ремне, сделанном из той же грубой, с золотистыми прошивками, материи.

— Боже мой! — сказал Арти. — Леди, мы нашли полицейского!

— Откуда вы? — спросила ее Бет.

— Не отсюда. А вам-то что?

— Что в сумке? — женщина кивнула на сумку.

— Вы меня спрашиваете или хотите ограбить?

Она заколебалась, поглядела на полицейского, потом опять на Сестру Ужас и опустила кусок стекла. Она заткнула его за пояс на талии.

— Я вас спрашиваю.

— Обгорелый хлеб, пара банок анчоусов и немного ломтиков ветчины.

Сестра Ужас почти увидела, как девушка проглотила слюну. Она залезла в сумку и вынула хлеб.

— Вот. Кушайте на здоровье.

Бет оторвала кусок и передала уменьшившуюся буханку полицейскому, который тоже отломил немного и засунул в рот так, будто это была манна небесная.

— Пожалуйста, — и Бет потянулась за имбирным пивом.

Сестра Ужас настояла на этом, и, когда оба, девушка и полицейский, напились, она почувствовала, что осталось не больше трех хороших глотков.

— Вся вода заражена, — сказала ей Бет. — Вчера один из нас попил из лужи. Вечером его стало рвать. Примерно через шесть часов он умер. Мои часы еще ходят. Смотрите.

Она показала Сестре Ужас свой «Таймекс»; кристалл испортился, но старые часы все еще тикали. Времени было восемь двадцать две.

— Один из нас, — сказала она. — Сколько же человек здесь? — спросила Сестра Ужас.

— Еще двое. Ну, на самом-то деле всего один. Латиноамериканка. Мы потеряли мистера Каплана прошлой ночью. Парень тоже умер вчера. А миссис Айверс умерла во сне. В живых остались только четверо из нас.

— Трое, — сказал полицейский.

— А, да. Правильно. Осталось трое. Латиноамериканка там внизу. Мы не могли заставить ее двинуться, и никто из нас не знает испанского. А вы? — Нет. Извините.

— Я Бет Фелпс, а он Джек…

Она не могла вспомнить его фамилию и покачала головой.

— Джек Томашек, — подсказал он.

Арти опять представился, но Сестра Ужас сказала:

— А почему вы сидите не здесь, наверху, а там, в подвале?

— Там теплее, — сказал ей Джек. — И безопаснее.

— Безопаснее? Это почему? Если это старое здание снова тряхнет, это все свалится на ваши головы.

— Мы только сегодня вышли наверх, — объяснила Бет. — Парень, ему было около пятнадцати, был, думаю, самым крепким из нас. Он был эфиоп или что-то вроде этого и лишь слегка говорил по-английски. Он вышел поискать еды и принес несколько банок мясного фарша, кошачьей еды, и бутылку вина. Но…

Они выследили его. И нашли нас.

— Они? — спросил Арти. — Кто они?

— Трое. Так обожжены, что трудно разобрать, кто из них мужчина, а кто женщина. Они пришли за ним сюда и были вооружены молотками и горлышками от бутылок. У одного был топор. Они хотели забрать нашу еду. Парень подрался с ними, и тот, с топором…

Голос ее дрогнул, глаза остекленели и уставились на оранжевый огонек зажигалки в ее руке.

— Они обезумели, — сказала она. — Они…

Они были бесчеловечны. Один из них порезал мне лицо. Думаю, что еще счастливо отделалась. Мы сбежали от них, и они забрали нашу еду. Не знаю, куда они ушли. Но я помню…

От них пахло…

Словно бы горелыми сосисками с сыром. Не смешно? Но именно так я и подумала — горелыми сосисками с сыром. Потому мы стали прятаться в подвале. Теперь уже невозможно понять, что еще может случиться наверху.

Вы не знаете и половины того, что случилось, подумала Сестра Ужас.

— Я пытался отбиться от них, — сказал Джек. — Но теперь, думаю, что никогда больше не смогу.

Он повернулся спиной, и Арти с Сестрой Ужас ахнули. Спина Томашека от плеч до пояса представляла собой гноящуюся массу розовой обожженной ткани. Он опять повернулся к ним лицом.

— Самый худший ожог, который когда-либо получал старый поляк, — горько улыбнулся он.

— Мы услышали вас наверху, — сказала им Бет, — и подумали, что те вернулись. Мы поднялись, чтобы подслушать, и услышали, что вы едите. Послушайте… Латиноамериканка тоже не ела. Можно, я возьму ей немного хлеба?