В мае 1988 года были опубликованы подготовленные под руководством Александра Яковлева (заменившего к тому времени Лигачева в качестве ответственного за идеологию) «тезисы» для обсуждения на конференции.

* * *

Я был в Хельсинки, где делал доклад Рональду Рейгану по поводу предстоявшего ему саммита в Москве, когда эти тезисы появились в печати. Русский текст был получен мной из Москвы по факсу, и я отправился к себе в гостиничный номер, облегченно вздохнув: текст передан не как секретный документ и его можно вынести из защищенного помещения. Я полагал, что для доклада президенту достаточно будет пробежать тезисы «по диагонали», поскольку не ждал от их содержания ничего достойного удивления. Скорее всего они сведутся к перечислению реформ, уже обсуждавшихся на пленумах Центрального Комитета и упоминавшихся в выступлениях Горбачева.

Однако по мере того, как я читал, открывая для себя одно новое положение за другим, возбуждение мое росло. Никогда прежде не доводилось мне видеть в официальном документе коммунистической партии столь обширного раздела, посвященного защите прав граждан, или таких принципов, как разделение властей, судебной независимости и признания обвиняемого невиновным, пока вина его не будет доказана.

Кое-какие из «тезисов» казались списанными с Конституции США. Их мало что связывало с «Манифестом Коммунистической партии» или даже с «Капиталом», хотя слово «социализм» употреблялось. Именовавшееся «социализмом», выражаясь советским языком, выпадало из вида. Описываемое в «тезисах» как-то ближе было к европейской социал-демократии.

На следующее утро президент Рейган собрал небольшое совещание в комнате с акустической изоляцией, которую специалисты по безопасности собрали в гостинице и куда мы забирались, когда позволяли себе разговоры, которые нельзя было подслушать. В мою обязанность входил обзор состояния политической обстановки в Москве, и я начал с «тезисов» к партийной конференции. Кратко суммировав их содержание, я заметил президенту: если сказанное в тезисах окажется правдой, то Советский Союз уже никогда не будет таким, каким он был в прошлом. Хотя «тезисы» не дотягивали до демократии, в том как мы ее понимаем, они содержали семена освобождения страны. Если свобода слова, печати и собраний действительно будут гарантированы, если будут дозволены выборы со многими кандидатами и тайным голосованием, если принципы судебной независимости будут закреплены в законе, тогда – я не сомневался – вскоре придет конец монополии Коммунистической партии на власть.

Даже в усеченной форме, дозволенной Политбюро, «тезисы» безошибочно свидетельствовали, что Горбачев внутренне принял нашу программу: борьба за предоставление защиты прав человека, за открытость и демократизацию страны стала признанной составной частью перестройки.

25 мая 1989 года в Кремлевском Дворце съездов начал работу Съезд народных депутатов, первый с 1918 года представительный орган власти в России, который – по крайней мере частично – избирался честным и тайным голосованием.

Иностранные послы получили приглашения быть свидетелями этого события. Обычно мой ежедневный распорядок был настолько плотно составлен, что я радовался, если удавалось проводить все встречи вовремя (о том, чтобы явиться куда-то пораньше, и говорить не приходилось), но в этот раз я попросил секретаря освободить мне весь день начиная с девяти часов утра. Я собирался приехать в Кремль пораньше, не только чтобы заполучить удобное место на дипломатической галерее, но и успеть встретиться, поговорить несколько минут с прибывающими депутатами, а также насладиться общей картиной.

Мой умеренно бронированный «кадиллак» с развевающимся звездно-полосатым флагом над правым крылом проследовал через Боровицкие ворота, миновал витиевато украшенный Большой Кремлевский Дворец и величественный ансамбль церквей XV века, окруживших Дворцовую площадь, свернул налево мимо зданий, где размещались кабинеты Горбачева и премьер-министра Рыжкова, и остановился перед выложенными из мрамора и стекла стенами Дворца съездов, откровенного порождения XX века.

В тот день, однако, в нем собирался не съезд Коммунистической партии, а, по сути, конституционное собрание, орган, призванный создать совершенно новую систему правления в Советском Союзе.

Я полагал, что дипломатов усадят вверху на балконе, куда их обычно помещали во время праздничных торжеств, но приятно удивился, когда был препровожден к ряду кресел на возвышении слева в зале, откуда прекрасно видны и сцена, где произносились официальные речи, и депутаты, сидевшие в той части зала, которая в американском театре звалась бы «партером».

* * *

Заседание открылось с десятым ударом часов, и Председатель Центральной избирательной комиссии по выборам народных депутатов СССР зачитал свой доклад. Он оказался длиннее, чем нужно, и часть депутатов зашумела, выражая нетерпение заняться существом того, ради чего избирался съезд. Когда Председатель закончил, то в соответствии с повесткой дня должен был избираться Президиум съезда, однако на трибуну вышел депутат из Латвии и предложил почтить память погибших в мирной демонстрации в Тбилиси, разогнанной 9 апреля войсками. Затем депутат потребовал «сообщить во всеуслышание и сейчас, на Съезде народных депутатов СССР, кто отдал приказ об избиении мирных демонстрантов в городе Тбилиси 9 апреля и применении против них отравляющих веществ, а также сообщить название этих отравляющих веществ».

Такого, похоже, в первоначальном сценарии не было: неужели депутатам позволят действительно взять проведение заседания в свои руки? Ожидать такого было бы слишком. У Горбачева, несомненно, был свой план, и, допуская, возможно, отдельные отклонения, он, как и ожидалось, направил все в предопределенное русло.

Состав Президиума был утвержден без возражений, но перед голосованием за предложенную повестку дня я заметил, как к трибуне направляется знакомая высокая сутулая фигура – Андрей Сахаров. Этого организаторы тоже наверняка не планировали, подумал я.

Разумеется, меня интересовало, о чем будет говорить Сахаров, тем более, что основные обсуждения еще и не начинались. И все же мне казалось, что тот факт, что он стал депутатом, что ему позволено активно участвовать во всей этой процедуре, имеет большее значение, нежели то, что он скажет. Даже если бы этот первый Съезд народных депутатов не сделал ничего, кроме как узаконил роль Сахарова в советской политической жизни, он и тогда остался бы важной вехой в истории.

Вот он, Андрей Сахаров, на трибуне, полноправный участник величественного собрания, готовый обратиться к коллегам-депутатам. На лице Горбачева заметно некоторое раздражение, однако он смолчал.

Выступая от имени «группы московских депутатов», Сахаров внес два предложения по вопросам, которые группа считала принципиально важными: во-первых, право принятия законов СССР должно принадлежать исключительно Съезду Народных депутатов, а не меньшему по составу Верховному Совету, который съезду предстояло избрать, и, во-вторых, Председателя Верховного Совета следует избирать не в начале сессии, как планировалось, а в конце, после обсуждений по «всему кругу вопросов, определяющих судьбу страны», и рассмотрения всех возможных кандидатур. Выдвигая это предложение, Сахаров недвусмысленно заявил, что поддержит на выборах кандидатуру Горбачева, но считает плохим прецедентом проводить выборы до обсуждений.