Замелькали московские пригороды. Фрунзе и несколько его проверенных боевых товарищей, которых он пригласил с собой, уже стали готовиться покинуть вагон и поближе к выходу подносили вещи. Заканчивалась длинная и утомительная дорога, настроение у всех было несколько приподнятое, они перебрасывались шутками, смеялись.

Наконец поезд остановился. И тотчас в вагон вошли несколько матросов в черных бушлатах, крест-накрест перепоясанные пулеметными лентами, с болтающимися у колен деревянными кобурами маузеров. Их лица были непроницаемы.

Один их них, в лихо сбитой на затылок фуражке, хозяйской походкой вразвалочку прошел по коридору, переступая через чемоданы, фанерные ящики, корзины с фруктами и умело перевязанные шпагатом удлиненные туркестанские дыни.

– Товарищ Фрунзе? – тусклым казенным голосом спросил он, подойдя к Михаилу Васильевичу.

Фрунзе обратил внимание на металлический щиток на рукаве матроса с надписью «Бронепоезд Председателя РВСР».

– Да, я – Фрунзе, – и добродушно добавил: – Как я понимаю, первым представиться старшему по званию должны были бы вы.

– Царские правила! – нисколько не смутился матрос. – Лев Борисыч всю эту генеральскую бюрократию давно отменил.

– Лев Борисыч? Это кто же? – Фрунзе словно бы не понял, о ком идет речь.

– Председатель Реввоенсовета товарищ Троцкий, – пояснил матрос.

– Интересно. Взял, значит, и отменил? А мы и не знали. До нас, в Туркестан, эта новация еще не дошла. Далеко! – и затем спросил: —И зачем же вы припожаловали?

Рядом с Фрунзе встал Сергей Сиротинский, который ко времени их отъезда из Ташкента вновь стал адъютантом. На его лице отражалось удивление от такой бесцеремонной и казенной встречи. Он полагал, что не этого заслужил Михаил Васильевич от Москвы, и никак не мог понять, что бы все это могло значить.

– Тут такое дело, – замялся матрос, начиная понимать, что происходит что-то не то. Но приказ есть приказ, тем более, приказ самого Троцкого, – приказано произвести обыск.

– Обыск? Кто поручил? – удивился Фрунзе.

– Товарищ Троцкий, – матрос извлек из бокового кармана бушлата вчетверо сложенный листок, протянул его Фрунзе и чуть посторонился, словно уступая место самому Председателю Реввоенсовета. – Там все написано.

Фрунзе прочитал записку: «Подателю сего комиссару Тимохову поручено произвести обыск в салон-вагоне Фрунзе». И все. И никаких объяснений. Лишь знакомая Михаилу Васильевичу размашистая подпись Троцкого.

Странный документ. Странная встреча. Что бы все это могло значить?

Друзья и попутчики Фрунзе, командиры его дивизий и некоторых полков, во время всего этого разговора все ближе подступали к Фрунзе, словно готовились защитить его. В их глазах была решительность. Они вопросительно смотрели на своего командира, будто ждали его команды. Но Фрунзе не поддался их настроению.

– И что же вам поручено найти? – миролюбиво спросил у несколько растерянного морячка. Трое подчиненных Тимохова стояли поодаль и сосредоточенно рассматривали потолок вагона, ожидая, чем все это кончится.

– Ничего такого не сказали, – пожал плечами Тимохов. Он уже успел хорошо рассмотреть спутников Фрунзе, и по их лицам понял, что все это может не кончиться добром.

– И все же? – настойчиво допытывался Фрунзе.

– Я и говорю: ничего такого. Попросили посмотреть, может, чего не того… ну, мало ли… – совсем запутался Тимохов.

– Ну так приступайте. Выполняйте поручение. Ищите то, не знаю что.

– Да чего тут, – стал выгребать к берегу моряк. – И так все видно, чего искать.

И он отступил назад, давая понять своим подчиненным, что пора уходить. Они тут же развернулись и направились к выходу.

– Извините, если что не так. Я думал, какой другой Фрунзе. А вас-то я хорошо знаю, – с облегчением сказал Тимохов.

– Откуда? – Фрунзе понял, что посланец Троцкого и сам уже не рад, что ввязался в это предприятие с обыском, и пытался хоть как-то сгладить впечатление от невольной, нанесенной ему своим визитом, обиды.

– Не то, чтоб лично знаю. Но много слыхал. Вы – тот самый Фрунзе, что в Туркестане с басмачами воевали?

– Тот самый.

– А теперь, значит, сюда?

– Ну зачем же сюда? Здесь и одного Троцкого вам за глаза хватит. А мы куда-то дальше поедем, там будем воевать. Война пока не отпускает.

Матрос не уходил. Немного помялся, словно набирался решимости, и затем сказал:

– А можно вас спросить, товарищ Фрунзе?

– Спрашивай.

– Нельзя ли, в случай чего, до вас перейти?

– Только с разрешения Троцкого.

– А если без разрешения?

– Боишься, что накажут за недобросовестное выполнение приказа?

Тимохов промолчал. Он смотрел себе под ноги, внимательно рассматривая носки своих ботинок.

– Можно, конечно, и без разрешения, – понял Тимохова Фрунзе. – Только тут вот какая загвоздка. Я непосредственно красноармейцами не командую. Спроси вон у моих командиров. Может, кто из них согласится взять такого бедового?

Тимохов поднял глаза на командиров. Те изучающе смотрели на него, их лица подобрели, прояснились. Кто-то ему улыбнулся.

– Ну, так как? Может, кто возьмет к себе этого лихого моряка Тимохова? – спросил у своих командиров Фрунзе.

Командиры долго не отвечали. Наконец один из них, седой, с бурым сабельным рубцом на щеке, неторопливо сказал:

– Хлопец, видать, обстоятельный. Можно и взять. Особенно, если в пластуны согласится.

– А хоть и в пластуны. Надоело на поезде кататься. Дела хочу, – оживился Тимохов и тут же спросил: – А как вас найти?

– Это – просто, – и седой командир объяснил: – Спроси, где товарищ Фрунзе воюет. Там и нас найдешь.

– Ну, тогда до свиданья. Надеюсь, еще свидимся, – и Тимохов направился к выходу.

– Погоди! – остановил его Фрунзе.

Тимохов остановился и вопросительно взглянул на Фрунзе.

Михаил Васильевич склонился над горкой туркестанских дынь, выбрал одну, тяжелую, ласково, как ребенка, похлопал ее ладонью:

– Хотел было Троцкому подарить. Да жалко стало, – и протянул ее Тимохову. – Возьми. Только на бронепоезд не неси. Троцкий отнимет.

– Не! Не возьму! – спрятал руки за спину Тимохов. – Не заслужили.

– Ну почему же? Быстренько во всем сориентировались. Сообразили, что к чему. Очень даже заслужили. Держи!

Тимохов смущенно принял их рук Фрунзе дыню.

– Спасибо. И еще раз извините, если что не так.

– Будем считать, что все так.

Тимохов ушел.

Фрунзе вынул из кармана записку Троцкого, еще раз взглянул на короткий оскорбительный текст.