– А пули из этих… ну, из трупов – остались? – вкрадчиво поинтересовался Пручаев. – Вы же их там где-то храните, даже если преступление не раскрыто… А?

– А вы представляете себе, Николай Алексеевич, во что превращаются пули из мелкашки, побывав в теле? – скучным голосом спросил эксперт. – Это же кусочки свинца – они ж безоболочные, патроны-то…

– Идентифицировать никак нельзя? – с надеждой уточнил Пручаев. – Даже если сильно постараться?

– Можно попробовать, – уклончиво ответил криминалист. – За результат не ручаюсь. Есть в принципе у нас те дробинки – почему-то не выкинули…

– Пять штук баксов!!! – отчеканил Пручаев. – Плачу. Тебе. Пять штук. Это хорошие деньги. Бросай все – езжай в лабораторию, хитри там как хочешь – не знаю. К утру результат чтоб был. Звони в любое время, как только прояснится. Только смотри – если схалтуришь, лично обижу. Действуй!

Эксперт позвонил в половине восьмого. Свинец, изъятый из черепов двух трупов «отморозков» – достоверность семидесятипроцентная, не более, – мог быть выпущен именно из того самого карабина, который поставил точку в жизни Стадогонова…

– Вот это они прокололись, – тихо пробормотал Логвиненко, выслушав рассказ банкира. – Вот это они влетели…

– Это мы молодцы, – уточнил Пручаев, отхлебывая кофе. – Я тебе скажу, Иван, добыть такую информацию за столь короткий срок было под силу только очень обеспеченным людям – МУР прославленный вряд ли бы такую работенку потянул. Всем ведь платить надо – нынче никто за так не желает разговаривать. И еще: я консультировался со своими юристами не далее как с час назад – они в один голос утверждают, что добытые сведения ничего не значат. Очень трудно инкриминировать Толхаеву и его людям организацию убийства, располагая столь куцыми данными. Уже хотя бы лишь потому, что невозможно доказать принадлежность оружия. Упрутся – не наше, и все. Потеряли. Сперли. Подарили. Да мало ли… И алиби у каждого – я уверен – несколько вариантов на то утро. Так что по закону мы против них ничего не имеем.

– У нас свои законы, – веско бросил Кошель, закуривая наконец измочаленную сигарету. – Побазарим с глазу на глаз, замочим всех, и никаких делов… Звякнуть пацанам, чтобы привезли к тебе этих? – он достал из кармана сотовый телефон и выжидающе уставился на Пручаева.

– Спрячь телефон – он тебе по закону не полагается, – усмехнулся Николай Алексеевич. – Что за воры нонче пошли? На «Ниссане», с телефоном, в прикиде за… сколько стоит твой костюмчик?

– Ты мой клифт не трогай, – весело оскалился Вор, обнажив великолепные вставные зубы. – Все меняется, закон терпит. В области закон – это я. Че делать собираешься?

– Пока наблюдать, – мудро прикрыв глаза, заявил Пручаев. – Ты вот что – приставь своих пацанов смотреть за этим Рудиным и его командой. И за Толхаевым… Хотя сам Толхаев, естественно, на курок жать не собирается…

– На спусковой крючок, – поправил Вор. – Это писаки в книгах пишут, которые волыну токо на картинке видали, – «на курок». Можешь жать на курок сколько влезет – толку не будет. Чтобы волына шмальнула, надо жать на спусковой крючок… Я вот что думаю: а не провороним мы? Ты смотри, как он шустро Андрюшку сработал, – глазом моргнуть не успели! Хотя около него целая кодла при стволах торчала – могли бы упредить.

– Нет, надо, конечно, усилить охрану, поберечься, – согласился Пручаев, – это само собой… И вот что: дай своим команду – пусть смотрят, это понятно, а если вдруг что… Ну пусть тогда берут. Если вдруг что. Ты понимаешь?

– Все, расслабься, Алексеич, – успокаивающе помахал рукой Вор. – Дальше – моя забота. На дальняк не дам без надзору сходить. Все?

– И держи на всякий случай бригаду с тяжелым вооружением, – нахмурился Пручаев. – Мало ли… Ну чтоб – если вдруг что – подскочили по-быстрому. Если вдруг что. Понимаешь?

– С тяжелым – это как? – насмешливо прищурился Вор. – Сгонять в полк, попросить пару танков?

– Те «отморозки» – год назад – тоже с оружием были, – недовольно напомнил Пручаев. – А этот Рудин со своей бандой их за несколько секунд уложили – из «мелкашек». Мне эксперт рассказывал… Зря прикалываешься.

– Все – уже перестал, – посерьезнел Вор. – Щас поеду, организую все в лучшем виде. Хотя можно не то родиться – воскресенье. Этот «ворошиловский стрелок» еще дрыхнет без задних ног…

…Вор ошибался, предполагая, что «ворошиловский стрелок» дрыхнет без задних ног. На лужайке Школы консервативной дрессуры подходил к концу первый час внепланового занятия, Рудин изрядно устал, но пребывал в состоянии эйфории. Алиса была рядом – лучшая женщина всей Земли вообще и Белогорской области в частности. И не важно, что пришлось вставать ни свет ни заря, – ради Алисы Рудин был готов на многое.

В воскресенье школа не работала – за исключением того дня, на который выпадало ежемесячное представление. Однако Рудин, упирая на то, что псы Алисы страшно запущены, настоял на ежедневных тренировках по три часа – без перерыва на выходные.

– Но в воскресенье я могу только с утра, – смущенно потупилась Алиса. – В воскресенье я обычно делаю генеральную уборку и еду к матери – забирать Борьку. Так что мне надо успеть до двенадцати…

Рудина не смутило это обстоятельство – он не колеблясь согласился начинать занятия в восемь утра. А Ваня Соловей, вынужденный выступать в роли ассистента, был страшно недоволен – ему было непонятно, за каким чертом в такую рань нужно тащиться в школу, да еще в выходной день…

– Почему «мочи»? – удивлялась Алиса, наблюдая, как шнауцеры с неистовым восторгом треплют одетого в дрескостюм Ваню Соловья. – Словечко какое-то бандитское… Чем вас не устраивает «фас»?

– Вы заметили, наверно, что я стараюсь отойти от общепринятых стандартов, – сам удивляясь своему культуроречию, пояснял Рудин. – Сколько себя помню, вместо «фас» всегда использовал «мочи», вместо «фу» – «отбой», и вообще… Я, если вы заметили, стараюсь заключать команды в короткие обиходные фразы – создается видимость общения. Профессионал, естественно, понимает, что собака реагирует на интонацию и определенное сочетание звуков, но, используя постоянно вот эти обиходные фразы, он постепенно привыкает к тому, что не просто управляет животным, а как бы вам это… в общем, участвует в равноправном диалоге, что ли…

Алиса на несколько секунд отвлеклась – пыталась отозвать псов, увлекшихся процессом. Шнауцеры не реагировали – трепать ватного дядьку гораздо интереснее, чем сидеть и выслушивать нравоучения. Рудин, понаблюдав за отчаянными попытками Алисы взять контроль над ситуацией, зычно крикнул: «Отбой!», и псы послушно бросили Ваню Соловья и затрусили обратно.

– Вас они слушаются лучше, чем меня, – с некоторой досадой заметила Алиса, беря на поводки возбужденно фыркающих игрунов. – Я что-то не поняла: кто, в конце концов, в доме хозяин?!

– Это временно, – великодушно заявил Рудин, с удовлетворением отметив, что Алиса все чаще без всякого принуждения обращается к шутливой форме – явный признак если не полной победы над депрессией, то уж по крайней мере успешной борьбы с оной… – Просто они чувствуют мужскую силу и побаиваются. К тому же я профессионал, а вы в этом вопросе, извините, дилетант. Вы для них – мама. Добрая, любящая, которая Все прощает…