Телефон ощущался в руке как свинцовая гиря, а экран — как зеркало, отражающее мой собственный конфликт. Речь шла уже не только о мести или контроле. Дело было во мне, в выборе, который я делал, и в человеке, которым я становился. Минка стала частью этого процесса, независимо от того, хотел я этого или нет.

Глубоко вздохнув, я убрал телефон в карман.

Не сейчас.

Мне нужно было пространство, время, чтобы восстановить контроль, переоценить игру, в которую я играл. Как только я верну себе контроль, как только я верну себе преимущество, я нанесу удар.

Но это будет не просто уничтожение ее; это будет отнятие у нее чего-то, что нельзя будет отменить. Я хотел, чтобы это было больно, чтобы воздействие было глубоким и продолжительным.

Она никогда не забудет меня.

Я испорчу ее для всех остальных.

Пока я продолжал идти по тихим и пустынным улицам, в моей голове начал формироваться холодный план. Я пересеку черту, точку невозврата, но только тогда, когда буду готов, только тогда, когда буду уверен, что это оставит неизгладимый след.

Черт.

Чувствовал ли мой отец такую беспомощность в своей зависимости, такую потерю контроля, которую я испытывал сейчас?

Сама мысль об этом пугала.

Зависимость была чудовищем, которое поглощало изнутри, оставляя за собой след отчаяния и разрушения. Я задавался вопросом, не чувствовал ли мой отец в моменты ясности среди хаоса своей жизни, что он в ловушке, не в силах выбраться из тюрьмы, которую он сам для себя построил. Параллель была тревожной, мысль о том, что и я могу поддаться своего рода зависимости — не от веществ, а от опасной игры, вызванной гневом и потребностью в контроле.

Для нее.

Во мне всколыхнулся гнев.

Я? Как он?

Я неустанно трудился, чтобы не быть похожим на него, чтобы построить жизнь, которая определялась бы моими достижениями, а не его неудачами. И вот теперь эта девушка невольно наталкивала меня на эти мысли, на эти нежелательные сравнения.

Это заставляло меня ненавидеть ее еще больше.

Мысль о том, что у меня может быть хоть какое-то сходство с отцом, была оскорбительной, резко противоречащей всему, чем я стремился стать.

Я был Леви Кеннеди, а не тенью опального игрока НХЛ.

К черту его, и к черту ее.

Она заставляла меня столкнуться с теми сторонами себя, которые я яростно отрицал, и от этого моя неприязнь к ней только усиливалась.

Ночь, казалось, тянулась бесконечно, служа фоном для моих мрачных мыслей. Я играл в опасную игру, которая могла легко поглотить меня, если бы я не был осторожен.

Но в тот момент мне было все равно.

Единственное, что имело значение, — это эндшпиль, когда я наконец отомщу, когда заставлю Минку почувствовать всю глубину боли, которую она неосознанно причинила мне.

Только тогда моя жажда мести будет утолена.

21

Минка

Я стянула повязку с глаз. Потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к тусклому освещению. Я моргнула раз, два, желая иметь хоть какое-то доказательство того, кто он такой. У меня все еще был его галстук, а теперь еще и повязка на глазах. Интересно, будет ли у меня еще что-нибудь от него после следующего раза?

Если следующий раз вообще будет.

Я вытиралась, мой таз подрагивал от того, что произошло, от того, что он кончил на мне. Я чувствовала себя… использованной, но в то же время наделенной властью.

Но как? Как я могу чувствовать и то, и другое?

Ощущение того, что меня ублажают ножом, что я связана, что я с кем-то незнакома, — этого было достаточно, чтобы я почувствовала, что могу сделать все. Я знала, что мне должно быть стыдно. Я знала, что должна чувствовать, что мной воспользовались… но я не чувствовала.

Я вспомнила, как он говорил, когда подводил меня так близко к удовольствию, прежде чем остановить. Он был в смятении. Он не знал, что делать. Он хотел и порадовать, и наказать меня.

Что он сказал?

Он ненавидел меня.

Но в то же время он был поглощен мной.

Натягивая одежду, я размышляла о случившемся. Щеки горели, но мне не было стыдно. Более того, я надеялась, что встречу его снова.

Я надеялась, что он подтолкнет меня к дальнейшим действиям.

Я была готова потерять для него свою невинность… если он захочет забрать ее у меня.

Когда я шла обратно в академию, тихие улицы кампуса казались жуткими в темноте. Ночное возбуждение улетучилось, сменившись чувством уязвимости, когда я поняла, что осталась одна. Тускло освещенные тропинки, обычно уютные и знакомые днем, теперь отбрасывали длинные тени, от которых становилось не по себе.

Мои шаги ускорились, мной двигало желание вернуться в безопасное общежитие. И тут я услышала звук шагов позади себя. Меня пронзил прилив адреналина, и я повернулась, чтобы увидеть фигуру, выходящую из тени.

"Эй, кошечка, — окликнул меня человек с нотками угрозы в голосе. Он подошел ближе, и я увидела в его глазах узнавание. Он знал, кто я. "Ты гуляешь допоздна для наследницы. Да еще и одна. Тебе нужен эскорт до твоей модной школы?"

Я не понимала, как и почему, но внутри меня что-то сверкнуло, что-то вызывающее. Я не буду жертвой, только не сегодня. "Мне это неинтересно", — твердо сказала я, пытаясь перейти улицу, чтобы не проходить мимо него.

Он рассмеялся, от этого звука у меня по позвоночнику побежали мурашки. "В чем дело? Наследница не может справиться с небольшой компанией?"

Во мне вспыхнул гнев, смешанный со страхом. Я не хотела, чтобы меня запугивали, чтобы меня считали слабой. Когда он последовал за мной через улицу, я ускорила шаг.

Но когда он схватил меня за запястье, я среагировала. Моя рука взметнулась, намереваясь нанести удар, но он оказался проворнее, чем я ожидала. Он больно дернул меня за запястье, притягивая