* * *

Слева и сзади, под прикрытием той насыпи, что осталась у нас в тылу, выдвинулся наш батальон и открыл огонь по танкам. Пытаются не дать их танкам окончательно нас отрезать. Мы видим, как там, на насыпи, появляются черные точки и от них летят в сторону танков ракеты. Вся насыпь в дыму, но мы видим красные огненные стрелы ракет. Танки, однако, открывают ответный огонь по насыпи, и она совсем пропадает в дыму и огне. Танковый огонь столь плотен, что ракетные выстрелы почти прекращаются. По каждой новой черной точке, появляющейся на насыпи, танки работают в десяток стволов, однако все наши надежды – на это подкрепление. Я высунулся из ячейки и, положив подбородок на мешки с песком, смотрю туда во все глаза. Если эта отчаянная атака захлебнется, то и по нам можно будет читать отходную.

Я совсем забыл о вражеских снайперах. Все мысли о том тяжелом бое, который ведут ребята на той насыпи. Танки при этом глубже вдвинулись в промежуток меж двух насыпей, они теперь лучше видят нас и легче могут обстреливать наши окопы. Но и черные точки не исчезают с той насыпи, сделавшейся похожей на лицо внезапно возмужавшего юнца, чью зрелость демонстрируют появившиеся прыщи.

Танки между тем приближаются, а мы лишь наблюдаем за ними и только. Действенных средств борьбы у нас нет, и враг это знает. Ребята из роты «Абес» держатся из последних сил. Они окопались там, в голой степи, у них нет насыпи, чтобы укрыться за ней. Стреляют по танкам из гранатометов, но мажут, а мы молим Аллаха, чтобы помог им.

Один из танков отделился от колонны и, обогнув эти холмики земли, за которыми прячется рота «Абес», на полном газу мчится к нам. За ним поднялся шлейф пыли, отделившей нас от тыловой насыпи и ясно показывающей нам, что мы действительно отрезаны, окружены. Вдоль нашей насыпи раздаются отчаянные крики:

– Танк! Танк идет!

– О, праведный Аббас…

– Гранатометчики, танк… Танк идет, гранатометчики!

Волна ужаса захлестнула наши окопы. Глаза Расула едва не выпрыгивают из орбит. Абдулла схватил пулемет, вылез из окопа и побежал в степь.

Еще один танк отделился от их общей группы и газует к нам вслед за первым. Водитель-щеголь рванул свою гимнастерку, и пуговицы ее оторвались с треском пулеметной очереди. Потом он и вовсе сорвал с себя гимнастерку, и я увидел на его груди татуировку, изображающую льва с пышной гривой. Смуглая кожа его блестит на солнце, он хватает гранатомет, лежащий возле тела убитого, и бежит в степь. Я тоже выскакиваю из окопа, но Расул в последний миг хватает меня за ногу обеими руками. Я оглядываюсь на него, и его склоненная набок голова напоминает мне какого-нибудь последователя индуистского культа, в исступлении что-то вымаливающего у своих богов, конкретно – у моей ноги. Лицо его побелело, как у мертвеца, и он не хочет выпускать ногу. Я все-таки отпихиваю его и, освободив ногу, бегу в степь.

Все гранатометчики покинули окопы и стреляют по танкам. Первый из них продолжает ехать на полной скорости. Не знаю, откуда появился Хадж-Носрат, он энергично трясет в воздухе обеими руками, как бы стуча кулаками по врагу, и кричит гранатометчикам:

– Целься лучше, стреляй! Не подпускайте их ближе…

Первый танк встал в точности посередине между нами и тыловой насыпью. Асгар выхватил гранатомет у одного их тех, кто стрелял неудачно, и бежит на открытое пространство. Выпущенные по танкам гранаты продолжают лететь мимо, и Хейдар ревет, как бешеный бык:

– Стреляйте, но цельтесь же лучше! Не тратьте зря боеприпасы… Сожгите этих ублюдков!

Лицо его красно, и с каждым выкриком его зоб надувается и опадает. Абдулла поливает танк из пулемета, но пули рикошетят от стального корпуса. Хейдар ревет и в бешенстве топчет землю. Он выхватывает гранатомет у одного из тех, кто стрелял неточно, и бежит к насыпи за гранатами. Я слежу за ним и вижу, что возле насыпи в окопах никого не осталось, все в открытом поле. Водитель-щеголь присел на одно колено и, с гранатометом на плече, тщательно целится во второй танк. Стреляет, и облако дыма и поднявшейся от земли пыли закрывает его. Красная черта гранаты летит в корпус второго танка, который вспыхивает как костер.

Передовой танк от нас в двухстах метрах. Хейдар с той же поспешностью, с какой бежал к насыпи, бежит обратно и, остановившись, из положения «стоя», целится в танк. Стреляет, и я вижу, как его телеса вздрагивают, словно желе. Я вспоминаю праздник разговения и то желе, что готовила мама: оно вот так же тряслось, когда я стучал по столу, что заставляло Ройю хохотать до упаду. Граната Хейдара режет воздух и, словно комета, улетает ввысь и теряется в небесах. Хейдар ищет ее взглядом и, не найдя, приходит в бешенство и швыряет гранатомет на землю. А танк, словно только и ждал этого яростного жеста Хейдара, вдруг останавливается. Мы все поражены. На миг вся стрельба прекращается, не слышно ни звука, кроме тех очередей и артиллерийских залпов, что звучат вдали. Да еще слышна ругань водителя «Тойоты», который, с гранатометом на плече, возвращается к насыпи. Мы все застыли недвижимо, а экипаж танка выглядывает из люков. Такое ощущение, что война вдруг прекратилась.

В сторону Рыбного канала летел белый баклан, и вот он вдруг разворачивается и летит обратно. Мы, задрав головы, следим за ним. Он облетает танк и проносится над нами, и реет там, вверху, между нами и танком. А ветер доносит до нас голос водителя-щеголя:

– Клянусь Аллахом, она красавица была. Мы с ней не расставалась, были как муж и жена. И вот негодяи расстреляли, уничтожили ее. А как красиво написано сзади: тегеранский каллиграф писал! Всего несколько слов, а надо же… тьфу! Тьфу на вас!

Экипаж танка осторожно вылезает на броню, и вот мы оказываемся лицом к лицу, и неподвижно стоим, и разглядываем друг друга. И только баклан снижается зигзагами по направлению к нам. Впрочем, вот танкисты уже спрыгнули на землю и побежали, чтобы спрятаться за небольшим холмиком, и мы вспоминаем, что мы на войне и что белая красивая птица не может отменить этого факта. Последний танкист спрыгивает с брони и бежит, сломя голову, куда-то в открытую степь. Он перепуган и не видит, как товарищи машут ему руками из-за холмика, подсказывая, куда бежать. Опомнившись, мы целимся и стреляем по нему. Кто-то попадает, и он вздрагивает на бегу, хотя продолжает свой бег. Словно, даже убитый, он хочет удрать от нас. Но вскоре он падает лицом в землю. И белый баклан напугался и замахал крыльями, улетая, миновал этот труп и быстро набирает высоту. Мы опускаем оружие, а потом вспоминаем о том, что мы окружены. И вновь на нас давит страх. Танковые снаряды, один за другим, начинают взрываться среди нас, и возобновляется пулеметный обстрел. И мы бежим к окопам, как вдруг в степи слышится чей-то крик:

– На помощь, на помощь!.. Носилки! Асгар…

Я ныряю в окоп, чуть не задавив Расула, который свернулся калачиком и смотрит в небо. Потом, держась за мешки с песком, я выглядываю из окопа. Вижу, как двое тянут кого-то за длинные ноги – похоже на то, как волокут жертвенного барана. И сзади по земле тянется след крови, быстро впитываемой этой землей. В том, кого волокут, я узнаю Асгара: затылком голова его стукается о камни, подпрыгивая. Они дотащили его до насыпи и бросили тут, а сами укрылись в окопах. Я начал вылезать из нашей ячейки, и тут Расул опять вцепился мне в ноги. Враг между тем обстреливает нас из пулеметов. И вот я вырываюсь, а он держит меня мертвой хваткой и хрипит: