– Да, действительно, – ответила ей, – если вы можете позволить себе взять гувернантку, то почему бы и нет?

– Что вы! – воскликнула хозяйка. – Мой Чарльз очень богат! Он владеет судоходной компанией и строит корабли. Пароходы и эти… баржи. Я, правда, в этом плохо понимаю, но…

– Ничего, – улыбнулась я и перевела разговор в нужное мне русло: – Надеюсь, мистер Вестон не будет против моей кандидатуры?

– Конечно! – всплеснула опять руками женщина.

«Какая она громкая и шумная, – подумала я, – неужели все американцы такие?».

– Муж мне полностью доверяет. Я веду все домашние дела… – потом последовал длинный перечень ее обязанностей.

– И нет никакого сомнения, что вы нам подходите, – закончила она торжественно.

Я изящно поднялась со стула и спросила:

– Когда мне приступать к своим обязанностям?

– Да хоть завтра, – весело ответила женщина.

Кивнув ей, я направилась на выход.

Назвавшись Софией Нордвик, незамужней дамой, я надеялась, что никто не проведет параллель между девичьей фамилией герцогини Мелвилль и мной. Да и кому это здесь нужно? Оклад мне установили пятнадцать долларов в неделю. Я слабо понимала, много это или мало, так как по-прежнему ничего не покупала сама и не платила за жилье. Знала только, что извозчик берет до нашего дома на Аллен-стрит десять центов, а билет на трамвай стоит три цента. Вот и все.

Мэри уверила меня, что пятнадцать долларов – хороший заработок. Сама она, устроившись швеей, получала восемь. Моя верная и преданная Мэри! Она всегда была со мной. Все пятнадцать лет. Заботилась о моих платьях, обуви, о моем питании. Молчаливая, незаметная, понимающая. И совершенно незаменимая. Ей ведь уже далеко за сорок, а у нее никогда не было своей семьи, ни детей, ни мужа.

Я не представляла, что делать с теми грошами, которые буду зарабатывать. Смешно! Пятнадцать долларов в неделю. Сколько это? Как это? «Наверное, пора бы уже перестать быть герцогиней и стать обычной женщиной, – сказала я себе, – научиться самой чинить свою одежду и стирать белье. Научиться ходить по магазинам и торговаться за кусок мяса. Пора привыкать, Софи. Твоя жизнь в корне изменилась».

У нас еще оставались фунты и драгоценности, на черный день. Не пропадем, тем более что миссис Вестон настояла, чтобы я жила у них в доме, на Первой авеню.

В тот же день я написала несколько коротких писем. Одно своему адвокату, где сообщала свой подробный адрес в Нью-Йорке. Другое – маме, с заверениями, что у меня все в порядке, и я великолепно устроилась.

* * *

И я приступила к своей первой в жизни настоящей работе. Девочек звали Луиза и Амелия. Симпатичные, резвые, шумные. Они сразу же перевернули мою комнату вверх дном, пока я на них не прикрикнула и не загрузила учебой. Я с трудом вспоминала программу обучения в Солентон. Распорядок дня, чередование сложных и легких предметов, физические упражнения. И потихоньку сама составляла свой собственный план занятий по образу и подобию – французский, математика, литература, музицирование, танцы.

С Чарльзом Вестоном мы встретились за ужином, когда я привела переодетых чистеньких дочерей этого семейства к столу. Мы раскланялись, обменявшись дежурными общими фразами. Только в разговор периодически вставляла восклицания Барбара: «Ах! Милый! Как нам повезло!», «Ты представляешь, мисс Нордвик работала у самой герцогини!», «Она приехала из Англии на пароходе!». И все в таком духе. Мужчина только снисходительно улыбался. Заметно было, что он души не чает в своей жене и дочерях. По просьбе хозяйки я немного поиграла, а в девять увела сопротивляющихся учениц спать.

– Но мы никогда так рано не ложились! – упирались они.

– А вам и не нужно сразу же ложиться спать, – ответила я строго.

– И что мы будем делать в спальне? Там скучно! Мы хотим еще посидеть внизу, – заявила старшая мисс Вестон.

– Луиза, – строго произнесла я, – вы провели достаточно времени с родителями. Дайте им возможность пообщаться друг с другом. Отец целый день тяжело работал и не видел вашу маму.

Девчонки насупились.

– Я почитаю вам на ночь, хотите? – и интригующе добавила: – Что-нибудь взрослое. О любви.

– Хотим! – воскликнули девушки и побежали наверх.

«Как легко их отвлечь», – подумала я и, вздохнув, пошла за романом Джейн Остин, лежавшим у меня в саквояже.

* * *

Два месяца зимы пролетели незаметно. В веселой кутерьме, танцах, музыке, общении с девочками. Иногда я смотрела на них и думала: «У меня могла бы быть такая же дочь. Если бы в восемнадцать лет я забеременела, то ей бы уже было почти двенадцать». И сердце замирало от мучительной жгучей тоски.

Луиза и Амелия слушались меня беспрекословно. За это время их манеры заметно улучшились, а французский перестал быть гадким и унылым языком после того, как мы выучили несколько ругательств. Как я ни гневалась, но словечки «мёрде» и «сало» стали иногда проскальзывать в их разговорной речи. Слава богу, Барбара и Чарльз не знали французского. Танцы прекратили пугать отдавленными ногами и неуклюжестью. А все потому, что я втайне от их матери и отца переодевалась в бриджи и сюртук, прятала волосы под цилиндр, рисовала на лице усики и играла на наших занятиях роль учтивого кавалера, развлекая девушек. Литературу мы изучали по любовным романам Джейн Остин, сестер Бронте, сонетам и пьесам Шекспира.

– Главное, чтобы вы знали, кто это – Шекспир или Чарльз Диккенс, Гетте или Пушкин, умели поддержать беседу на любую тему, блеснуть эрудицией, а читать можно только то, что вам нравится, – смеялась я. – А если мужчина упомянет неизвестного вам поэта или романиста, не тушуйтесь. Говорите с улыбкой «Это не мой стиль».

С математикой и физикой было сложнее. Все потому, что я сама эти предметы не очень хорошо знала. А в сущности, зачем девочкам математика? Мы ограничились простейшими арифметическими упражнениями и общими обзорными лекциями по астрономии и геологии, в ходе которых я вспоминала все то, что мне рассказывал Роберт двенадцать лет назад.

Конечно, я вспоминала его. Каждый божий день. Просыпаясь утром, занимаясь с девочками днем, засыпая с мыслями о нем ночью. Моя боль никуда не делась, она затаилась до времени, до следующего воспоминания, и выпрыгивала как чертенок из табакерки – вот она я, тут как тут! После я долго и с трудом уговаривала ее опять спрятаться и не высовываться.

Вот так и жила. Так и учила. Тому, что сама считала важным и полезным. А самое важное в жизни каждой девушки – удачно выйти замуж. Иногда странная мысль мелькала в голове – неужели я стала похожа на свою мать? И так же, как и она, считаю, что удачный брак превыше всего? Нет. Я учила их не только этому. Я учила их верить в себя, в свои силы, чувствовать сердцем, любить жизнь, родителей, поддерживать и помогать друг другу.

* * *

Миссис Вестон пела мне дифирамбы. А на новогоднем вечере она прилюдно заявила, что ее девочкам несказанно повезло. Таких гувернанток, как мисс Нордвик, одна на миллион. Такую восторженную любовь я заслужила после того, как написала маслом портреты Луизы и Амелии. Вестоны повесили портреты на видное место в гостиной и теперь хвастались перед гостями, расписывая мои таланты. Болтливость Барбары Вестон меня даже немного раздражала, я переживала, чтобы случайно не встретить человека, которому хорошо знакома эта самая мисс Нордвик. И пусть гостями судостроителя в основном были такие же, как и он, стремительно разбогатевшие американцы, опасность оставалась.