Он помрачнел.

– Не думай, что у меня не было искушения... Но об этом нельзя и помышлять. В наших руках жизнь Гектора, нашего Гектора, который значит для Трои больше, чем все ее сокровища, а для нас с тобою, Гекуба, больше, чем вся наша жизнь!

– Да.

Царица отвернулась, глядя в окно, и тут же еле слышно, будто разговаривая сама с собою, проговорила:

– Но если Ахилл хочет встретиться с тобою один на один, то и он может оказаться в нашей власти... Он сам сказал и показал тебе, что его неуязвимость – всего лишь легенда. А найти Гектора, как я уже сказала, было бы нетрудно.

Она не смотрела на мужа, потому что знала его слишком хорошо и предвидела, как он примет ее слова. У Приама редко бывали вспышки гнева, однако сейчас царица ждала одной из них. И удивилась, когда он, мягко взяв ее за плечи и повернув к себе, поцеловал в лоб и по-отечески ласково произнес:

– Вот этим и отличается женщина от мужчины. Все самое плохое, что рождают демоны в наших мыслях, мужчина таит ото всех и от самого себя, и от этого зло, проникшее в него, затаившись, растет и свивает гнездо в его душе. А женщина открыто высказывает самые страшные и безумные намерения, и тогда они вызывают стыд в мужчине, а потом и в ней самой, и их удается прогнать и отбросить. Я знаю, что тебе уже стыдно, Гекуба. И потом, если бы ты увидела этого человека, который держал в своих руках и сохранил жизнь вот уже второго нашего сына, если бы ты видела его и говорила с ним, у тебя не родилось бы ни одной мысли причинить ему зло.

– Я видела его только со стены, – глухо сказала Гекуба – Только на колеснице, за которой он волок тело Гектора.

– Гектор жив, – голос царя обрел твердость и стал повелительным и жестким. – И мы увидим его живым, если я сумею сдержать слово. А ты никогда еще не отказывалась мне повиноваться, жена.

Гекуба отступила и низко склонилась перед мужем.

– Я повинуюсь, мой царь! И пускай боги помогут тебе никогда об этом не пожалеть!

Гектор постепенно выздоравливал. Спустя четыре дня после своего пробуждения от забытья он уже мог приподнимать голову, свободно двигал руками, даже пытался привставать, но жестокая слабость сразу валила его обратно. Ахилл принес из своего шатра еще штук шесть кожаных подушек и время от времени поднимал изголовье постели так, чтобы раненый мог полусидеть, отдыхая от утомительного лежания в одной позе. Поворачиваться на бок Пелид ему пока не разрешал, опасаясь, как бы не вскрылась от любого усилия едва начавшая затягиваться рана на горле.

Никогда в жизни Ахилл не чувствовал себя глупее. Изо дня в день он приходил в грот к своим пленникам, принося им еду, бинты, все, что было необходимо для нелегкой жизни в лесной пещере, готовил целебные отвары и снадобья из трав по не забытым еще указаниям Хирона. Он с прежней заботливостью ухаживал за раненым и постоянно ловил себя на том, что искренне радуется его постепенному выздоровлению... Он радовался тому, что спас своего злейшего врага, убийцу Патрокла!

В мирмидонском лагере базилевс бывал мало, хотя твердо следил за тем, чтобы там был порядок, полагаясь во многом на Антилоха, но сам проверял по утрам, на месте ли все его воины, имеют ли они вдоволь еды и не возникают ли меж ними раздоры, столь частые в военном лагере в дни бездействия.

Прочих ахейцев он видел очень редко, по-прежнему избегая без лишней надобности встречаться с Атридами и другими базилевсами.

Его не трогали, приписывая эту еще более обострившуюся замкнутость глубине постигшей его скорби, выражали сочувствие и не приставали с разговорами.

Ахиллу было стыдно это видеть – ему все время казалось, что он не только обманывает своих воинов и все атридово войско, но, быть может, и предает их всех, излечивая самого страшного их противника, «мужеубийцу Гектора». Но хуже всего ему было думать, что он предает память Патрокла...

Между тем, герой любил своего погибшего друга ничуть не меньше, чем прежде. Но вместе с тем, признавался он себе, та чудовищная тоска, которая обрушилась на него в первые дни после происшедшей трагедии, теперь если не ослабела, то уже не владела всем его существом – у него было, куда идти, с кем говорить, чему отдавать себя. И он все более и более понимал, что эти вторгшиеся в его жизнь люди – вернувшийся из Царства мертвых Гектор и его кроткая, веселая жена – много ближе ему, чем поглощенные войной и своими ссорами ахейские цари...

После того, первого разговора с только что очнувшимся Гектором, они говорили мало. Приходя в грот, Ахилл он занимался снадобьями и лечением раненого, либо ходил к запруде, где поставил самодельную сетку-садок, чтобы разнообразить стол своих пленников рыбой. Но их разговоры он всегда слушал с интересом, иногда осторожно вступая в них. А очень часто Андромаха, со своей совершенно детской непосредственностью, сама приглашала его к разговору. И он видел – с удивлением, не без тайной досады, но со все большим удовлетворением – что она уже не испытывает к нему ни малейшего страха, но совершенно и безгранично ему доверяет...

Гектор был куда сдержаннее, но в его молчании и часто обращенном на Пелида пристальном, изучающем взгляде не было и тени страха либо враждебности. Казалось, троянец все более и более удивляется, наблюдая за своим победителем.

В искренности этой скрытой симпатии Гектора Ахилла больше всего убеждало поведение Тарка. Верный пес, повинуясь приказу хозяина, жил все эти дни в гроте, отлучаясь оттуда, лишь когда там был сам Ахилл. Он послушно охранял троянцев и, безусловно, не подпустил бы к ним ни зверя, ни человека. Однако любить их Ахилл не приказывал, да и не мог приказать Тарку. И все же тот с первых же дней по настоящему привязался к Андромахе, а потом еще сильнее к Гектору. «А ведь он чувствует отношение, – думал базилевс, наблюдая за псом. – И, если бы Гектор продолжал меня ненавидеть, Тарк был бы с ним совершенно другим! Так что же происходит, в конце концов?!»

В то утро, подойдя к гроту, Ахилл наткнулся на Андромаху, собиравшую на краю поляны спелые сливы.

– Отчего ты одна? – спросил он строго, как всегда смущаясь от обращенной к нему лучезарной улыбки юной женщины. – Почему Тарк не с тобой? И стоит ли вообще среди бела дня бродить по лесу без крайней надобности?

– Я только ягод собрать... – виновато проговорила та. – И далеко не отхожу. Если что, Тарк ведь услышит чужого и мигом даст мне знать. Он там, с Гектором. Гектору нравится с ним разговаривать.

– Да, Тарк не умеет говорить, но слушать очень даже умеет, – согласился Ахилл.

Войдя в грот, он застал уже почти привычное зрелище: громадный пес лежал возле самой постели раненого, а тот, положив руку на лобастую голову собаки, ласково ерошил его золотистый мех.