Но факт оставался фактом.

Даша судорожно прокручивала ключ, чтобы выбраться из западни, в которую сама же себя и загнала.

– Не подходите ко мне! – закричала она, когда Николай Михайлович решил приблизиться к ней.

Он упал перед ней на колени с молящим взглядом простить и понять его.

– Прости, Даша! – заговорил. – Я не мог предугадать, что ты подумаешь плохо обо мне. Разумеется, ты поняла все со своей точки зрения и, безусловно, ты права! Я же еще и дверь запер!.. Но поверь, ничего дурного у меня и в мыслях не было. Я хотел лишь поделиться новым репетиционным помещением, похвастаться тебе первой.

– Что? – испугалась Даша коленепреклоненного Николая Михайловича больше, чем запертую дверь. Как он может унижаться перед ней? Зачем? – Что вы делаете? Встаньте немедленно! – попросила она и бухнулась на колени рядом, не в силах выносить такой жертвы с его стороны, хотя поступок-то реальный. Кто Даша в сущности, если подумать? Да никто, чтобы перед ней взрослый мужчина оправдывался, к тому же ни в чем не виноватый. Она сразу ему поверила. Потому что по другому и быть не могло. И как она посмела усомниться в нем? Это ее испорченный мозг плел коварную паутину в голове, настраивая против Николая Михайловича. Да она готова отдаться ему в любом месте, пусть только пожелает, даже посреди площади на виду у всех, ей не страшно, или в том погребе в лесу, где пытался ее изнасиловать Лемеш. Собачкой Даша побежит преданной за ним, только позовет, из рук есть будет даже несъедобную пищу, угадывать его желания станет, если разрешит… – Николай Михайлович, – обвила его шею своими руками, зашептала на ухо, прижимаясь, – Николай Михайлович, это вы простите меня! Лезут всякие мерзости в голову глупую. Не убивайтесь так из-за меня, не стоит. Вы же такой, такой нереальный, а я, я просто растерялась, испугалась разочароваться в вас, потому что вы мой герой. И кому же, как не вам, обладать мною. Возьмите меня прямо здесь и прямо сейчас, не бойтесь.

В подтверждение своих слов, Даша отстранилась на миг от Николая Михайловича, чтобы снять куртку и кофту, соблазняя белым обнаженным телом, не считая бюстгалтера, прикрывавшего маленькую упругую грудь.

– Даша! – очень серьезно посмотрел на нее Николай Михайлович.

– Да, я Даша, – замерла.

– Оденься! – сказал Николай Михайлович. – Не здесь и не так это произойдет, – добавил.

– Простите, – застеснялась тут же Даша, быстро облачилась, села в кресло, не смея поднять глаз на режиссера.

Николай Михайлович сел на диван, не зная, что делать дальше. Он безумно хотел обладать этим маленьким Дашиным телом, он ведь мужчина, а она соблазняла его, но останавливал себя, сдерживал, понимая, что не сможет потом смотреть ей в глаза, будет чувствовать себя насильником. Предлагая себя, Даша действовала в порыве эйфории, завтра уже пожалела бы. Николай Михайлович успокаивал себя таким образом. А ее он спросил, чего она на самом деле хочет? Однако нельзя было идти на поводу низменных желаний. Он так решил. Но Даша так не считала. Она пересела на колени Николая Михайловича, коленями в диван, лицом к лицу.

– Поцелуйте меня! – приказала и наградила щеку Николая Михайловича звонкой пощечиной. – Целуйте же! – еще одна пощечина. – Сколько можно бегать от самих себя!..

Даша ударила бы еще раз, но Николай Михайлович перехватил ее руку, а губы сами потянулись к ее губам. Они, губы, не желали подчиняться силе разума, который достал уже и напрягал своей правильностью и трауром по тем, кого не было, кого никогда не вернешь. Страсть охватила и Дашу и Николая Михайловича с такой силой, что всякое могло случиться, секс выглядывал изо всех щелей…

Будто сирена «скорой помощи», завизжал вдруг Дашин мобильный. Это Павловская искала подругу и, собственно, Николая Михайловича. Она и тетя Алена пришли на репетицию, а главных действующих лиц, как корова языком слизала. И никто не знает, куда они подевались.

– Нужно идти, – то ли вопросительно, то ли убедительно произнес Николай Михайлович.

– Нужно отдышаться, – выдохнула Даша, не торопясь покидать его колен.

– Ты чудо, – сказал Николай Михайлович.

– Я знаю, – улыбнулась Даша, облизнув кончиком языка верхнюю губку. После чего слезла с Николая Михайловича и сосредоточилась на своем отражении в зеркале, поправляя одежду и прическу. Припухшие губы намазюкала помадой.

ЭПИЗОД 39

Репетиция прошла удачно. Даша была в ударе, во всю импровизировала. Некоторые ее находки Николаю Михайловичу показались любопытными, и он разрешил их оставить. Общими усилиями вышли из затруднительного положения в одной из сцен, где нужно было показать возраст героинь, но не на словах, а изобразительными средствами. Павловская предложила написать маркерами на руках каждой ее год рождения, а в определенный момент, когда Дашина Маша требует Шурку доказать, что ей действительно столько же лет, сколько и Маше, закатать рукава и продемонстрировать и себе и зрителям число и дату. Идея понравилась. Ее дружно обсудили и задействовали в пьесе, как одну из самых креативных. На счет образов героинь Николай Михайлович, не сомневаясь, сказал, что и Даша и Таня вполне удовлетворяют его, как режиссера, такими, какие они есть. Ничего выдумывать и додумывать не стоит. Характер и так на лицо. Единственной загвоздкой являлся текст. Даша удивила тем, что почти достоверно запомнила свои слова. У Тани было похуже с этим, но отставала она от подруги не на много. Учитывая то обстоятельство, что была занята еще в танцевальном коллективе, где разучивался новый и достаточно сложный номер, архи-современный, как уверял Мелешко, и в нем Таня солировала. Нет, она не уставала и не жаловалась, наоборот, ей очень нравилась загруженность, тем более, что мечтала после школы идти в артистки, правда, не определилась пока в какие. Драматическая роль была для Павловской в диковинку, хореография – более привычная. Но и там и там она чувствовала себя на своем месте, поэтому определяться будет очень тяжело. Но время-то еще есть, успеется…

Приближаясь к дому, Таня вспомнила, что забыла купить сметану, а бабуля напомнила не раз, чтобы не забыла. Однако не возвращаться же назад! Завтра купит. Борщ можно и без сметаны кушать, да и не хочется ей борша совсем, тем более на ночь глядя. Чаю попьет с булочками и достаточно.

Во дворе, в беседке, Таня заметила чью-то тень, неумело скрывающуюся. Обычно в беседке полно народу и никто не прячется, употребляя спиртное и сигареты, горланя песни под гитару. Одинокая тень – что-то странное. Павловская не стала углубляться в причины пустоты беседки и прошла мимо, приближаясь к своему подъезду. Но из беседки окликнули ее по имени, точнее, по фамилии. И голос показался знакомым. Таня обернулась, зашагала к беседке, в которой прятался либо, скорее всего, стестнялся открыто показываться… Костальцев.

– Костальцев, ты?! – удивилась Павловская. – И что тебя сюда занесло? Заблудился?

– Тихо ты, – прошипел одноклассник. – Не ори!

– Знаешь что! – еще больше повысила голос Таня. – Я у себя во дворе! – заявила.