Св. Бернар Клервоский. Миниатюра. XIII в. (?)

Абеляр принял вызов и попросил на соборе устроить ему «очную ставку» с обвинителем. Абеляр против Бернара – битва между диалектикой и догмой, чистым разумом и энергичной деятельностью… Ах, какие бы полетели искры при столкновении оружия, как осветили бы нам эти искры Средние века! Если бы состоялась дуэль. Но дуэль не состоялась.

Капитель колонны

Собор был созван в Сансе, и поначалу Бернар отказался туда прибыть, мотивировав это в письме архиепископу так: на заседании, пишет он, Абеляр «смог бы, если сумеет, изложить свои превратные учения, возражать против которых должен был бы я. Я отказался как потому, что я еще молод, а он является мужем-борцом со дней своей юности, так и потому, что я считал недостойным предоставлять ничтожным умам людишек обсуждение основ веры, которая, как известно, опирается на твердо установленную истину». Но под давлением извне и, главное, не желая вредить собственной репутации, Бернар все же решил появиться на соборе, однако от диспута с Абеляром отказался, а вместо этого просто зачитал семнадцать предложений, выдернутых из трудов философа, объявив утверждения Абеляра ошибочными, или, говоря более ясно, еретическими.

Абеляр не пожелал остаться до конца этого чтения, он вышел, хлопнув дверью и предупредив, что пожалуется папе римскому. Так его и осудили – не выслушав. Единственное, о чем он смог договориться, – чтобы его отправили в ссылку в Клюни, где он и умер три года спустя, нищий и больной, в доме настоятеля монастыря в Шалоне.

Но он успел посеять на горе Святой Женевьевы семена, ростки которых было не выдернуть никакому церковному собору. Его метод обучения, подхваченный учениками, продолжал притягивать к себе студентов всего мира, которые потом сами начинали преподавать. «Школа» Абеляра пережила его и оказалась такой живучей, что существует до сих пор, она стала зародышем учреждения, которое меньше чем через семьдесят пять лет после смерти великого педагога получило название Парижского университета.

Серебряный денье Гуго Капета

«При молодом короле – старый министр» – таким мог бы быть девиз следующего царствования. Самым великим человеком Парижа, самым великим человеком Франции во времена Людовика VII был вовсе не король. Самым великим человеком той эпохи был аббат Сюжер, или Сугерий.[263]

Хлипкий на вид, слабого здоровья, но наделенный какой-то особой трезвостью взглядов, фантастической памятью и удивительной в столь тщедушном теле энергией, Сугерий стал первым в ряду министров, глубоко преданных общественному благу. Он был первым из тех, чья власть дополняла королевскую в тех многочисленных случаях, когда государство находилось в руках бездарного или недееспособного короля. Еще совсем молодым Сугерий проявил себя как рачительный администратор, и как смелый военачальник, готовый защищать имущество монастыря и королевские законы с оружием в руках, он продемонстрировал при этом такие незаурядные способности, что Людовик VI, сделав монаха членом своего Совета, поручил ему управление всеми церковными делами. Это был чрезвычайно высокий пост, потому что в то время церковь, морально и материально, участвовала во всей общественной жизни страны. И в то же время она переживала тяжелый кризис: это был период антипап, период первой «реформы», той самой, что обрушилась на нравы клира и пыталась реорганизовать капитулы. Сугерию пришлось четырежды съездить в Рим, и вскоре он уже во всем разобрался и стал во всем принимать участие.

Получив в наследство от отца объединенное королевство, послушную армию, здоровую финансовую систему, Людовик Младший получил вдобавок еще и этого выдающегося служителя государства.

Целью политики Сугерия было поставить в прямую зависимость от центральной власти как можно больше людей, городов, видов деятельности, учреждений – отсюда массовое распространение «городских хартий» – грамот, превращающих города в свободные коммуны, – такие грамоты жаловались сеньорами и утверждались королем, в силу чего общинные земли оставались у него под контролем; отсюда создание новых населенных пунктов, так называемых городов буржуазии, находящихся в прямом подчинении у короля (почти все населенные пункты, носящие название Вильнёв); отсюда признание королем профессиональных объединений и четкое определение условий деятельности в каждой профессии.

Первой профессией, получившей таким образом документ, свидетельствующий о законности ее существования и определяющий правила ее «жизни», была древняя профессия морских купцов, ведущая свое происхождение от перевозчиков товаров по реке времен Лютеции. Следующими оказались галантерейщики – условия обустройства лавок и самой торговли для них были утверждены в год восшествия на престол Людовика Младшего. Следующую грамоту получили мясники, а за ними – все, кто имел дело с кожей, и тут оказалось целых пять разновидностей ремесла: от сапожного до выделки кож лайковым дублением (кстати, где обосновывались члены профессионального братства по последней профессии, становится ясно из названия набережной де ла Гранд-Межиссери[264]).