«Снова цифровые фотографии! Куда ни сунься, всюду цифровые фотографии! Прямо какая-то эпидемия!»

— Боюсь, у меня не сохранилось ничего подходящего.

Дрю, казалось, чего-то ждала.

— Ну, не обязательно личные документы, — наконец сказала она. — Можно что-нибудь, связанное с балетом. Что-нибудь со времен вашего переезда в Бостон. Или просто имена известных людей, с которыми вы общались. А я поищу архивные фотографии. Это заинтересует публику.

— Хорошо, — сказала Нина, зная, что только так она сможет на время избавиться от Дрю.

Гостья поблагодарила ее, сказала, что очень довольна работой над этим проектом, и пожелала Ревской доброго вечера. Но чувство разочарования не покинуло Нину даже тогда, когда она повесила трубку.

Сибирские изумруды.

Аукционный дом… каталог… эксперты… Новая головная боль… Сколько неприятных открытий можно сделать «благодаря» им!

Последние теплые осенние деньки. Ярко-красные цветы флокса. Город утопает в желтом цвете опавшей листвы. Потные ладони рук сжимают брусья. Бесконечные утренние упражнения и дневные репетиции. Волнительное предвкушение вечернего спектакля.

Сегодня — второе представление сезона.

Нина сидела в гримерке, положив натруженные ноги на стул Полины, и наблюдала за тем, как Вера подкрашивает ресницы. Над горящей свечой в стоящей на треноге маленькой посудине объемом со столовую ложку она растапливала немного черной субстанции, брала капельку маленькой деревянной палочкой и подносила ее к реснице. Раз — и капелька застывает на ней. Вера научилась этому у одной балерины из Кировки.

— Трудоемко, но это того стоит, — цепляя очередную каплю, сказала Вера Нине. — Особенно сегодня.

Ведущая балерина Большого театра Галина Уланова[23]заболела, и ее партия в «Лебедином озере» была разделена: Вера будет танцевать партию королевы лебедей Одетты, а Нина — ее злокозненного двойника Одилии.

— Если хочешь, я помогу тебе накраситься, — предложила Вера.

— Нет, спасибо.

Нина опасалась подносить горячий воск так близко к глазам. Еще она чувствовала легкую обиду за то, что руководство театром не посчитало ее (или Веру) способной самостоятельно исполнить партию Одетты-Одилии. Они что, недостаточно высокого мнения о ее отточенных бурре и батманах, двойных пируэтах и арабесках? Они что, не видят, как ее тело откликается на смену настроений в музыке Чайковского? Балетмейстер провел с ними репетицию, а потом произнес ободряющую речь, напомнив, что дирижер в случае необходимости поможет им. Гардеробщица перешила украшенный черным оперением костюм Одилии на Нину, но пока балерина предпочитала ходить по гримерной в трико. Она все равно появится на сцене только после антракта.

— А если это скажется на зрении?

— Да нет, ничего страшного. Ты скоро привыкнешь.

Одна за другой на кончиках длинных ресниц Веры застывали малюсенькие черные капельки. Теперь глаза казались широко распахнутыми, и это придавало ее лицу выражение детской невинности. Верина красота поражала Нину. Ее удивляло, что в детстве она не замечала, насколько та красива.

У взрослой Нины Ревской не было близких подруг, и с появлением Веры ей пришлось вернуться к забытому чувству духовной близости со своей ровесницей. Последние недели ознаменовались для нее постепенным привыканием не только к новым, недавно возникшим отношениям, которые подразумевает женская дружба, но и к самой Вере, повзрослевшей и очень изменившейся за годы их разлуки.

Сегодня вечером, правда, червь зависти грыз ее сердце. Если бы Вера не приехала из Ленинграда, Нине достались бы обе партии, а не только Одилии. «Не завидуй», — сказала она себе, подшивая носки пуантов толстой розовой ниткой, так они прослужат дольше. Сегодня вечером понадобится вся их прочность: партия Одилии полна сложных пируэтов. А еще ей надо собраться и думать не о судьбе бедной Одетты, а вжиться в образ решительной Одилии, которую ее отец фон Ротбарт привел к столь печальному концу.

Доведя свои ресницы до совершенства, Вера задула свечу, вытерла емкость, в которой готовила тушь, и спрятала ее в туалетный столик. Вообще-то, согласно правилам, зажигать свечи в гримерных было запрещено. В конце Вера поставила по маленькой красной точке недалеко от уголков глаз.

Как многого они достигли, думала Нина, с того июньского дня, когда не имели ни малейшего представления, что такое батман. Образы прошлого вдруг нахлынули на нее.

— Как ты тогда боялась! — против воли вырвалось у Нины.

Вера удивленно посмотрела на подругу.

— Я говорю о вступительном экзамене в училище.

Верин взгляд стал отрешенным, словно она мало что помнила о том времени.

— Для меня это был… трудный день. Как раз тогда забрали моих родителей.

Ее голос предательски дрогнул. Нину обеспокоила такая реакция. Неужели подруга до сих пор не может отойти от случившегося? В конце концов, нет, похоже, человека, которого так или иначе не коснулось бы это. Из трех ведущих балерин Большого театра две — Семенова[24]и Лепешинская — пережили арест мужей. Муж Семеновой был расстрелян. В прошлом году, например, за одной из девушек прямо в гримерную зашел человек в форме сотрудника госбезопасности и больше ее никто не видел. Через пару дней ее имя исчезло из всех документов. А окружающие вели себя так, словно ее никогда здесь и не было.

И родной Нинин дядя где-то в ГУЛаге[25]. Конечно, она понимала, что боль подруги несопоставима с ее собственной. Вере еще повезло. Она запросто могла попасть в подконтрольный НКВД детдом для детей врагов народа или в колонию для малолетних преступников. А если бы она была постарше, то дело могло закончиться даже расстрелом. Наверняка на Веру заведено дело. Даже разговаривать об аресте родителей — большая смелость. Полины, конечно, сейчас в гримерке нет, но все же… Нина прекрасно понимала, что, откровенничая, Вера тем самым проявляет абсолютное доверие к ней. Никто в Большом театре, вероятно, не знает о Вериной «неблагонадежности»… Или все-таки знают, но не придают большого значения? Семенова, к примеру, несмотря на все свои заявления, остается женой врага народа. Или, возможно, Верины родители, кем бы они ни были, не совершили ничего особо опасного? Или при жизни они были недостаточно известными, влиятельными людьми, чтобы соответствующие органы интересовались судьбой их дочери?