Но привычка рано вставать сослужила ей хорошую службу. Она поднялась с восходом солнца и сразу же решила, как ей следует поступить. Она должна воспользоваться навыками, усвоенными в должности экономки, чтобы найти этот дневник и выкрасть его. Это был единственный способ бежать из этого ада прежде, чем перед ней замкнутся его врата. Тогда он станет для нее тюрьмой, и будет слишком поздно что-либо предпринимать.

Мэри вежливо улыбалась слугам, которые все еще не могли опомниться от ее внезапного появления, пока миссис Бэггот наконец не сделала им знак удалиться.

– В столовой вам было бы куда удобнее, мисс Фэрчайлд, но если вы так настаиваете, вы, конечно, можете позавтракать и здесь.

– Благодарю вас, миссис Бэггот. У леди Валери в Шотландии я всегда завтракала на кухне.

Слуги переглянулись, явно подозревая, что она сошла с ума.

– Там, конечно, как вы понимаете, глушь порядочная, но мне бы не хотелось расстаться с этой приятной для меня привычкой, – с бодрой решительностью продолжала Мэри.

Миссис Бэггот молча поставила перед ней тарелку с яичницей, копченую сельдь и булочки с джемом. Мэри попробовала селедку.

– В Шотландии экономка всегда составляла мне компанию, – произнесла она, ненавязчиво предлагая миссис Бэггот присоединиться к трапезе.

– Что ж, – миссис Бэггот поставила на стол две чашки и села. Стул под ней заскрипел. – Я рада, если мы можем дать вам почувствовать себя как дома.

Мэри покидала кухню с чувством, близким к торжеству. Миссис Бэггот просидела с ней все время завтрака. Они беседовали. У них оказалось много общего. Конечно, Мэри не сказала ей прямо, что служила в экономках. О нет! Следуя совету Йена, она решила об этом помалкивать. Но миссис Бэггот сделала для себя вывод, что Мэри безусловно когда-то заправляла большим хозяйством. Мэри решила оставить ее при этом убеждении.

Потом она незаметно вернулась к себе в спальню, только один раз попросив слугу указать ей дорогу. Встревоженная Джилл, топавшая ногой от волнения и нетерпения, ринулась к ней навстречу, как только за ней закрылась дверь.

– Мисс Фэрчайлд! Где это вы были в такой час? – Джилл с изумлением оглядела ее наряд. – Да еще в таком виде!

– Я просто вышла пройтись, – сказала Мэри успокаивающим тоном.

– Одна? Без меня? – накинулась на нее Джилл. – Мисс Фэрчайлд, вам следовало быть более благоразумной. Что станут говорить?

– Ох, ничего, если ты сама никому не станешь рассказывать.

Мэри взглянула на пачку бумаги в руках Джилл.

– А это что такое?

– Любовные письма, я думаю. От ваших поклонников. Они-то меня и разбудили. – Джилл вручила ей запечатанные листы плотной негнущейся бумаги. – Только поэтому я и узнала, что вас нет.

– Да, я надеялась, что ты будешь еще спать. Вчера ты так поздно легла, дожидаясь меня.

Мэри села в удобное кресло и стала просматривать записки. На всех печатях были гербы. На всех, кроме одной. Мэри отложила эту записку под конец.

– Надеялись, что я просплю? С чего бы это? Разве вы не понимаете ваше положение, мисс Фэрчайлд? Вы же богатая наследница. Любой из этих людей мог подкрасться к вам, лишить сознания, ну хотя бы ударив по голове, и утащить Бог весть куда. А вы отправляетесь ни свет ни заря на незапланированные прогулки!

Эгасс, подумала Мэри, взглянув на оттиск герба на первой записке.

– Я думаю, никого из этих джентльменов ранней пташкой не назовешь, – сказала она в свое оправдание.

– Да ради денег любой из них чуть свет поднимется. Они похитят вас, а я-то что стану делать, скажите на милость? Мне-то куда деваться?

– К новой хозяйке? – предположила Мэри.

– Не получится, – фыркнула Джилл. – Когда из меня леди Валери все жилы вытянет, то ваш виконт Уитфилд за меня примется. На мне живого места не останется.

«Дорогая мисс Фэрчайлд!

Я места себе не нахожу, не в силах уснуть. Одна улыбка ваших дивных уст…»

Он не в силах уснуть! Несварение желудка, определила Мэри.

Следующая вскрытая ею записка была от мистера Муэтта.

– Леди Валери, быть может, и была бы недовольна, но она бы тебя не убила, – продолжила Мэри необязательную беседу.

– Про виконта Уитфилда, надеюсь, вы так не скажете? – язвительно заметила проницательная Джилл. – Мисс Фэрчайлд, разве вы не понимаете? Ведь достаточно кому-нибудь похитить вас и опозорить, и вам придется выйти за него замуж.

«С вашим великодушием, мисс Фэрчайлд, вы не можете не видеть, что я изнываю по вашей любви …»,

Что-то непохоже. Все эти записки – вздор. Мэри начала всерьез подозревать, что их написали не сами искатели, а их секретари.

– Кто бы мог догадаться, что меня нет в моей спальне?

– Нет, обещайте, что вы больше этого не сделаете.

– Такого обещания я дать не могу.

– Тогда я пойду с вами.

– Джилл, успокойтесь. Ведь я была экономкой и ходила одна по коридорам много лет. Не раз случалось, что какой-нибудь джентльмен видел для себя возможность развлечься, но поверь мне, я умею громко кричать, да и защищаться всем, что мне под руку попадется.

Мэри вскрыла последнюю записку без оттиска печати на воске. Подняв глаза, она улыбнулась Джилл и, увидев, как та в тревоге ломает руки, почувствовала раскаяние.

Девушка была по-настоящему огорчена и обеспокоена.

– Правда, Джилл, все будет хорошо. Я чувствую.

Но прочитав написанное на листке, Мэри поняла, что никогда еще она так страшно не ошибалась. Там было всего одно слово.

«Убийца».

А вот и опять она.

Последние три дня, в грубой темной одежде, Мэри каждое утро потихоньку спускалась вниз. Она то и дело оглядывалась, как виноватая или как будто боясь чего-то, но всякий раз она непременно исчезала в кухне. Йен не обратил бы внимания, но он сознавал, что не продвинулся ни на шаг в своих планах соблазнить ее.

Эта мысль была ему невыносима. Сознание неудачи раздражало его, тем более, что эта женщина действительно ему нравилась. Он думал, что уж он-то невосприимчив к чарам девиц Фэрчайлд, несмотря на их красоту и обаяние.

Но Мэри была совсем другая. Она восхищалась им. Она, казалось, не видела тьмы, окутывавшей его душу, и не обращала внимания на хихиканья по поводу его незаконнорожденности. Она была как раз такая, каким она назвала его – милая, славная, – и он чуть ли не ненавидел себя за то, что собирался погубить ее.

Из-за этого чувства вины, постоянно его преследовавшего, он так напился в ночь бала, что заснул прямо на одном из диванов в большом зале. Он не мог понять, почему он вдруг проснулся, когда она на цыпочках, едва слышно проходила мимо него; ему хотелось думать, что между ними существовала какая-то внутренняя связь.