О: Да, сэр.

В: А теперь я спрошу вас, миссис Браун, в тот раз, когда Роджерс приходил в отель с Римусом и был представлен вам и вашей дочери, обращался ли он к Римусу со словами “Они вовсе не такие люди, Джордж, как ты мне описывал”?

О: Он сказал так, но позже, в разговоре.

В: Я спрашиваю вас, в тот раз Роджерс заявлял, что он сделает все, что сможет, чтобы обеспечить отзыв обвинений, которые Джордж Римус выдвинул [против Имоджен], и что затем он, то есть Роджерс, обратился к Римусу и сказал: “Ты же заберешь их, правда, Джордж?” – и что Римус утвердительно кивнул?

О: Что он сделает это, если миссис Римус согласится вернуться к нему… Тогда они скажут, что обвинения были ложными.

Призрак на пороге

7 июня 1926 года Верховный суд США отказался рассматривать последнюю апелляцию Римуса – его последнюю надежду избежать годичного тюремного срока за беспорядки в Долине Смерти. Решение завершало сессию суда, поэтому в зале присутствовали все, кроме председателя Верховного суда Уильяма Говарда Тафта, слегшего с простудой. Помощник генерального прокурора в Цинциннати отправил Виллебрандт письмо с добрыми новостями и сообщил, что Римуса должны взять под стражу 1 июля. Последний год заключения он проведет не в окружной тюрьме Дейтона, где короткое время содержался после Атланты, а в Трое, штат Огайо, в двадцати милях оттуда.

Все три недели до отправки в тюрьму Римус работал как одержимый, выручая, пряча и спасая деньги, сертификаты и то имущество, которое у него оставалось. Он перевез часть мебели в Чикаго в квартиру Ромолы. Подал иск о возвращении автомобиля “мармон”, который подарил Имоджен и который быстренько присвоила себе Рут, – теперь машина пропала неизвестно куда. Он докучал сторожу поместья Уильяму Мюллеру мрачными бессвязными монологами о коварстве вероломной жены. “Боже правый, – неизменно начинал он, – неужели эта женщина способна на такие ужасные поступки?” Мюллер видел, что хозяин вечно “красный, обрюзгший и какой-то распухший”. Сторож подумывал, не уволиться ли, но не решился покинуть Римуса после семи лет службы и обещал боссу, что будет присматривать за имуществом, пока тот не вернется домой.

Римус прибыл в здание суда Цинциннати на пятнадцать минут раньше срока, в 8:45. Репортеров волновал только один вопрос: ходят слухи, что он и миссис Римус помирились, – это правда? И на этот раз Римусу нечего было сказать.

* * *

В окружной тюрьме Майами Римуса зарегистрировали (предупредив, что никаких послаблений режима не будет) и отправили в камеру № 13, где охранник вручил ему положенное: одеяло, подушку, постельное белье, полотенце и оловянную кружку. Заключенный из соседней камеры, прижавшись головой к прутьям решетки, выкрикнул:

– Привет, Джордж! Помнишь меня?

Римус вспомнил его – он тоже отбывал срок в Атланте.

– Ага, – буркнул Римус. – Возобновим знакомство.

С первого дня здоровье Римуса начало ухудшаться. Камера размером четыре на восемь футов, погруженная в полумрак. Под самой крышей виднелась тонкая полоска окна, через нее можно было разглядеть только, как говорил Римус, “небесные светила над нами”. Комната для свиданий, с огромными окнами, была чуть более терпима. “Я чувствую себя больным только от того, что заперт в этой чертовой дыре”, – жаловался он Коннерсу. И мечтал хотя бы заниматься гимнастикой на улице.

Коннерс начал опасаться за жизнь друга. Он видел, как становится землистой его кожа, как массивное прежде тело скрывается в складках одежды. Римус отказывался от тюремной еды, он не выносил ни вида, ни запаха вялых склизких овощей и сероватого мяса. От одного запаха желудок его наполнялся кислотой.

Визиты Коннерса, Бланш Уотсон, Джона Роджерса, иногда Ромолы скрашивали монотонность его дней. Коннерс приходил пять раз в неделю. Разрываясь между стремлением успокоить Римуса и привычкой держать его в курсе событий, он частенько приносил неутешительные новости с воли, всякий раз со страхом ожидая реакции друга. В конце августа Коннерс выяснил, что правительство выпустило распоряжение о депортации Римуса; репортеры уже прибывали в Трою за комментариями.

Затея с депортацией – самое “идиотское” решение, сообщил им Римус сквозь прутья тюремной решетки.

– Это было затеяно моей женой и бывшим агентом Бюро по запрету в Цинциннати. Заявления правительственных чиновников не соответствуют действительности. – Он помолчал, подбирая слова. – Я всегда был лояльным гражданином. Получил право на юридическую практику в Чикаго, в окружном суде Соединенных Штатов и в Верховном суде. Это, безусловно, должно подтверждать мое право на гражданство без всяких сомнений. Мое единственное преступление состояло в том, чтобы удовлетворить спрос добропорядочных граждан на добропорядочный виски.

Во время следующего посещения Коннерс принес Римусу полную запись выступления Ла Гардиа в Палате представителей – доказательство того, что по крайней мере кто-то в правительстве обратил внимание на ситуацию с Доджем. “Впервые государство принимает участие в бракоразводном процессе”, – заметил Коннерс. К записи также прилагались фотокопии договоров о поставке Доджем и Имоджен виски покупателям. На основании этих договоров, рассказал Коннерс, многие брокеры утверждали, что они добросовестно и законно купили виски и теперь должны получить доступ к винокурням и складам, где он хранится. На этих словах Римус вскинул руки вверх и обреченно закрыл голову.

– Где мне найти адвокатов, чтобы вести процессы по всей стране? – простонал он.

Встревоженный ухудшающимся психическим состоянием друга, Коннерс договорился с шерифом, что будет просматривать почту Римуса, прежде чем передавать ему. И порадовался своей предусмотрительности. Одно из анонимных писем было провокационным: Римус псих, а вдобавок еще и убийца. В 1923 году, утверждалось в письме, увозя виски “Джек Дэниэлс” из Сент-Луиса в Цинциннати, он убил в Индиане шерифа, преградившего ему путь. Обвинения на этом не останавливались – говорилось, что Римус “трус и подлец, и всех, кто имел с ним дело, отправил за решетку”. А если “у дверей камеры Римуса ночью явится призрак шерифа”, Римус, проснувшись поутру, тут же хлопнется замертво.

Только два человека на свете, Коннерс и Имоджен, знали, что Римус панически боится привидений. А теперь появился еще и третий – Додж, несомненный автор этого письма.

– Это дело рук Доджа, – сказал Римус. – Дай-ка глянуть. – Он вырвал листок из рук Коннерса. – Я знаю его почерк. Вот пес. Вот такие методы они и используют, чтобы упечь меня за решетку.

Он колотил себя кулаками по голове, измеряя шагами темный прямоугольник камеры, шаги все ускорялись, в глубине его груди зарождался рык. Прежде чем начался припадок, Коннерс успел позвать на помощь шерифа.

– Он что, всегда такой? – испуганно спросил шериф.

* * *

Осенью журналист Джон Роджерс оказался в Вашингтоне, чтобы устроить встречи с политиками и полезными людьми, которые помогали ему в