Однако долго радоваться ей не пришлось. Раздался звонок, Бриджит пошла открывать дверь и вскоре вернулась с двумя новыми гостьями, одетыми в почти одинаковые дорогие платья с цветочным рисунком. У старшей было привлекательное, но чересчур загорелое лицо и тренированные ноги теннисистки.

— Вот видишь? — Бриджит торжественно подвела вторую женщину к Саре. — Я же говорила, что у тебя будет здесь подружка.

Сара изо всех сил старалась изобразить удовольствие, однако лицо отказывалось подчиняться. Ей оставалось только надеяться, что ее улыбка не выглядит такой же фальшивой и натянутой, как улыбка на лице ее новой подруги.

— Рада снова увидеть тебя, — с трудом выговорила Сара.

— Какой сюрприз, — поджала губы Мэри-Энн. — А мы на площадке все гадаем, куда же ты делась.

* * *

Две «младшие сестренки» настороженно поглядывали друг на друга через стол. Сара еще пребывала в шоке от появления Мэри-Энн и от того, как испортился вдруг вечер, обещавший стать таким приятным. Теперь обстановка в комнате уже не напоминала ей Женский центр. Сара чувствовала себя так, словно на день рождения ей вручили прекрасный подарок, но тут же отобрали его и отдали кому-то другому. Немного утешало ее только то, что и Мэри-Энн явно чувствовала себя здесь не очень уютно. Возможно, она понимала, что находится на чужой территории и на этот раз в меньшинстве.

— Ну, кто из вас начнет? — спросила Бриджит.

— Она книжный червь, — отозвалась Мэри-Энн. — Пусть она и начинает.

— Нет, начинай ты, — возразила Сара. — Я могу подождать.

Мэри-Энн неторопливо оглядела аудиторию. Дамы из беллетристического клуба ласково улыбались ей, будто воспитатели младшей группы, осматривающие выставку поделок своих питомцев и готовые восхищаться всем: и сломанной раковиной мидии, и шнурком от ботинка.

— Я хотела бы знать, понравилась ли здесь кому-нибудь эта книга? — спросила Мэри-Энн с выражением брезгливого недоумения, так хорошо знакомым Саре. — Потому что лично у меня она вызвала отвращение.

Она помолчала немного, ожидая, что кто-нибудь подхватит эстафетную палочку и побежит дальше, но пожилые дамы молчали, видимо ошеломленные таким неожиданным негативным взглядом. Не то чтобы они казались огорченными, но улыбки немного поблекли.

— Я хочу сказать, что она ужасно депрессивная, — продолжила Мэри-Энн, и ее голос постепенно становился все увереннее, словно она вещала на детской площадке перед Терезой и Шерил. — Она изменяет мужу с двумя любовниками, растрачивает все его деньги, а потом принимает крысиный яд и умирает. А я должна про все это читать?

Ответом на этот вопрос было неловкое молчание. Наконец осмелилась подать голос Лорель, чьей «младшей сестренкой» являлась Мэри-Энн.

— Но там есть много очень удачных описаний, — с надеждой сказала она.

Остальные дамы энергично закивали.

— Она и должна быть депрессивной, — объяснила Жозефина. — Это ведь трагедия. Эмма погибает из-за своей трагической слабости.

— А в чем ее слабость? — поинтересовалась Бриджит.

— В слепоте, — уверенно ответила Жозефина. — Она не видит, что мужчины ее просто используют.

— Она только хочет любви, — вмешалась Джин. — Нельзя же винить ее за это.

— И вообще все дело в возможности выбора, — добавила Регина. — Тогда для женщины его практически не существовало. Можно было стать либо монахиней, либо женой. Вот и все.

— Или проституткой, — подсказала Бриджит.

— У нее был выбор. Она могла не изменять мужу, — заявила Мэри-Энн, невежливо уставившись на Сару.

— Пожалуй, в этом Мэри-Энн права, — признала Лорель.

— Обычно изменяют как раз мужчины, — пожала плечами Эллис. — Поэтому мне интересно было читать про женщину, заявляющую права на свою сексуальность.

— Так это она заявила право на свою сексуальность? — с выражением гадливости переспросила Мэри-Энн. — То есть, другими словами, стала развратницей?

— Эмма Бовари не развратница, — горячо возразила Регина. — Это один из лучших женских образов в мировой литературе.

— Не развратница? — Мэри-Энн иронично выгнула бровь. — Она раз в неделю тайком мотается в город, чтобы переспать там с лучшим другом своего мужа!

— Кстати, я там кое-что не поняла в смысле секса. — Жозефина быстро полистала томик романа. — Вот, на двести шестнадцатой странице: «Однако… Родольф находил для себя в этом романе нечто заманчивое. Теперь он уже не стеснялся Эммы. Он был с нею бесцеремонен. Он сделал из нее существо испорченное и податливое».

— Видите?! — встряла Мэри-Энн. — Я же говорила, что она развратница.

— Кто-нибудь понимает, о чем здесь говорится? — продолжала Жозефина. — Он ее что, связывал или что-нибудь вроде этого?

Эллис наклонилась вперед и одними губами произнесла:

— Это об анальном сексе.

Жозефина в ужасе отшатнулась.

— В самом деле? — Она недоверчиво Оглядела всех остальных. — И что, все, кроме меня, это поняли?

— Может, подождем пока обсуждать секс, — предложила Бриджит, — и послушаем, что скажет другая «младшая сестренка»?

В те годы, когда Саре приходилась преподавать, перспектива публичного выступления всегда приводила ее в панику. Стоя на кафедре, она казалась себе самозванкой, неудачно изображающей человека, которому есть что сказать другим. Но сегодня по какой-то непонятной причине Сара чувствовала себя спокойно и уверенно, как взрослая и равная среди других взрослых. Возможно, она действительно выросла за последние пять или шесть лет и просто не успела заметить этого. А возможно, сейчас она была счастливее и потому смелее, чем раньше. Сара посмотрела на Мэри-Энн даже с некоторым сочувствием:

— Я думаю, что могу понять твое отношение к этому роману. Когда-то я и сама к нему так относилась. — Сара обвела взглядом всех слушательниц и каждой из них посмотрела в глаза. Она уже не боялась оказаться центром внимания. Пожалуй, ей это даже нравилось. — Когда я прочитала эту книгу в колледже, то решила, что госпожа Бовари просто дура. По-дурацки вышла замуж, наделала кучу глупых ошибок и в конце концов, в общем-то, получила то, что заслужила. Но когда перечитала роман сейчас, я в нее просто влюбилась.

Мэри-Энн громко фыркнула, но остальные дамы, казалось, были заинтригованы. Джин гордо улыбалась, будто напоминая всем, что это она привела Сару на собрание.

— Мои преподаватели, наверное, убили бы меня, — продолжала Сара, — но я все-таки решусь сказать, что Эмма Бовари была в своем роде настоящей феминисткой.

— Вот как? — переспросила Бриджит недоверчиво, но, видимо, надеясь, что Сара сможет ее убедить.

— Она попала в ловушку. И из этой ловушки существовало только два выхода — либо покориться и принять ту жалкую жизнь, которую предлагало ей общество, либо бороться. И она выбрала борьбу.