Спасла Питера, вероятно, Оладья. В привычном молчании он заботился о ней, кормил ее, гулял с ней, но ничего сверх этого. Питер заботился о собаке так же рассеянно и молчаливо, как Джозеф Дэлтон заботился о своем шестилетнем сыне после смерти Энн.

Но в один прекрасный день Питер посмотрел на Оладью. На Оладью, которую любила Сара. На Оладью, которая была ребенком, которого никогда уже не будет у Питера и Сары. На Оладью, которая не виляла хвостом и жила в мрачной тишине, забившись в угол и тихо недоумевая по поводу произошедших в ее мире перемен.

Печальные глаза Питера встретились с недоумевающими глазами собаки. Неожиданное внимание – взгляд Питера – заставило Оладью с надеждой, неуверенно поднять светлую голову.

– Оладья, – прошептал Питер.

Маленький светлый хвостик Оладьи чуть двинулся, застенчиво вильнул.

– Иди сюда, Оладья.

Она с радостью и благодарностью бросилась через всю комнату на колени к Питеру.

– Ох, Оладья, ты тоже по ней скучаешь? – Голос Питера дрогнул, и он разрыдался, уткнувшись лицом в мягкую шерсть Оладьи.

С того вечера, когда Оладья устроилась у него на коленях, Питер снова начал писать, извлекая из своей души слова тоски и муки. Первой пьесой, которую он написал после смерти Сары, стала «Скажи “прощай”», принесшая ему Пулитцеровскую премию. Средоточием всей жизни Питера стала работа – писать, ставить и снова писать. Днем Питер находился в театре, а долгими одинокими ночами, когда кошмары, его постоянные спутники, не давали ему спать, он писал.

Через два года после смерти Сары Питер с Оладьей перебрался из светлой, радостной квартиры в Гринич-Виллидж, где было так много любви, в маленькую квартирку в Челси. Квартира была темная и голая, но Питер ничего не сделал, чтобы как-то оживить ее.

Питер писал, Питер ставил, и Питер выжил.

Он дал обещания, которые надо было выполнять.

«Я сниму фильм, Сара.

Я найду Роба и постараюсь с ним подружиться – снова».

Питер уже пытался два года назад, когда его шурин еще жил в Нью-Йорке, но Роб отказался отвечать на его звонки.

«Но третье обещание – найти другую любовь – невыполнимо».

– Как мне нравится твоя прическа!

Уинтер уже в третий раз делала это заявление за время короткой поездки от Холман-авеню до Бель-Эйр. Уинтер боялась, что ей не понравятся короткие волосы Эллисон. Она помнила золотисто-рыжие кудряшки, которые наконец-то появились после перенесенной Эллисон операции, и огромные испуганные зеленые глаза, смотревшие из-под кудрей. Эллисон была тогда такой несчастной. Уинтер боялась, что короткие волосы напомнят о том жутком времени. Но глаза Эллисон не были испуганными, и в целом у нее был вид уверенной и полной надежд красавицы.

– Спасибо, – засмеялась Эллисон. – Мне тоже.

– Значит, мы едем в Бель-Эйр. Зачем?

– Надо взглянуть на мой первый настоящий проект.

– Ты оформляешь дом в Бель-Эйр? Впечатляет!

– Не просто дом, Уинтер, Белмид.

– Шутишь. Как здорово!

– Как страшно…

Эллисон свернула с Перуджи на мощенную камнем дорожку, которая вела к сельскому коттеджу во французском стиле.

– Мне всегда нравилось это место. – Уинтер улыбнулась. – Романтичное и очаровательное.

– Ты когда-нибудь была внутри?

– Нет. Сгораю от нетерпения.

Пока они бродили по комнатам Белмида, энтузиазм Уинтер угасал, а Эллисон – набирал силу.

– Как тут темно, сыро и мрачно, – прошептала Уинтер.

– Но сами помещения чудесны! Стеклянные потолки, винтовые лестницы, паркетные полы. Ты только посмотри в окно, Уинтер! Если все сделать правильно, Белмид может стать очень милым. – Эллисон нахмурилась. – Сделать правильно и в рекордные сроки. Все должно быть готово к тридцатому ноября.

Когда Эллисон закончила объяснять причину спешки – из-за переезда Питера Дэлтона, – Уинтер сделала признание:

– Я не собиралась говорить тебе, пока все не кончится, Эллисон. Я думала сказать тебе потом, когда меня поместят на… сотое или на тысячное место… но… я подала заявку на пробы… в «Любви».

– Да? И?

– И все еще не знаю. Меня вызывали три раза, а в прошлую пятницу я сделала экранные пробы.

– Ну так это же хорошо!

– Наверное. По-моему, я единственная из неизвестных актрис сделала экранные пробы. Известные актрисы тоже их сделали. По всему видно, в кино Питер Дэлтон не ходит. Он даже не знает знаменитых звезд.

– Но это же дает вам равные шансы.

– Может быть. – Уинтер улыбнулась. – Мне кажется, что у меня есть незаконное преимущество. Когда я читала отрывок из сценария, то представляла, что разговариваю с Марком.

– Это действительно любовная история десятилетия? – спросила Эллисон.

– Наша с Марком?

– Про тебя с Марком я знаю. Я имею в виду «Любовь».

– Вероятно. Я читала только ту часть, которую мне дали, а не весь сценарий. Но сцены, которые я прочла, потрясающие, даже дух захватывает.

– Когда ты прочтешь весь сценарий?

– Я могу прочесть его хоть сейчас. Копий сколько угодно, но мне это кажется преждевременным. Если я их заинтересую, они пришлют мне экземпляр. Питер Дэлтон пробудет в городе еще неделю, просматривая пробы, так что увидим.

Эллисон не сказала Уинтер, что познакомилась с Питером. Уинтер захочет узнать, что собой представляет Питер, а Эллисон просто не знала, что сказать.

Питер и Стив одновременно подались вперед на своих стульях, словно притянутые мощным магнитом. Магнит был на экране: обворожительная, чарующая женщина с фиалковыми глазами и кожей цвета слоновой кости, с неизъяснимой нежностью говорившая о любви.

– Боже мой, – прошептал Стив.

Питер лишь кивнул. Наконец-то они нашли Джулию.

Была середина пятницы. Последние четыре дня Питер и Стив провели за просмотром проб. Поиск закончился.

– Кто она? – спросил Питер. Он решил, что это известная звезда, неизвестная, как и все они, только ему.

– Представления не имею.

Стив включил свет, нажав кнопку на пульте в центре комнаты, просмотрел стопку досье на столе и вытащил одно, номер которого соответствовал номеру пробы. Собравшись уже открыть его, Стив вспомнил, что право полного контроля за подбором актеров принадлежит Питеру, и, подавив любопытство, передал досье ему.

– Похоже, у нее нет опыта работы, – произнес Питер, пролистав стандартный набор страничек, подготовленных персоналом. В графе о предыдущих выступлениях стоял прочерк.

Боже, взмолился про себя Стив. Похоже, это будет любительский фильм. Самый лучший, черт побери, сценарий, возможно, лучший бродвейский режиссер, но театр есть театр, а кино есть кино. Режиссер-новичок в кино – уже достаточно волнений, но еще и неизвестная актриса без опыта работы?