— Я всегда благоразумен.

— Да? У Тахирова сложилось другое мнение.

— И где он сейчас? Или мне нужно договариваться ещё и с ним? Ладно, отстёгивай браслеты. Мне уже ничего не хочется, кроме того, чтобы посидеть в тепле и выпить.

— Совсем ничего? Только вчера плевался в меня, требовал, чтобы я свою будущую жену тебе отдал?

Земянский пристально смотрел на меня, словно он был сверхчувствительным полиграфом, а я — неисправимым лжецом. Да. Я лжец. Заставляю себя усмехнуться, причмокнув губами:

— Хорошая девочка, горячая.

По лицу Земянского пробегает какая-то тень. Ревность, что ли? Или просто досада на то, что ему не только не дают, но даже видеть не хотят? Лишь бы эта падаль не попыталась применить к Снежинке силу. Пульс начинает бешено биться в висках, злость заслоняет всё чёрным туманом. Убью. Если узнаю, что он тронул Снежинку против её воли, убью.

Но вместо этого говорю:

— Хорошая девочка, но я найду себе другую, посговорчивее. Эту пришлось долго уламывать. Капризная стервочка, хоть и красивая. И очень проблемная, как выяснилось…

— Какая чёткая характеристика.

Земянский кидает в мою сторону маленький ключ. Я подталкиваю его к себе носком туфли, говоря:

— Я привык смотреть в глаза правде.

Я расстёгиваю браслеты и встаю вытягиваясь. Затёкшее тело хрустит всеми суставами. Делаю несколько шагов в направлении Земянского. Тот стоит спокойно, расслабленно, но пеленгует каждое моё движение, а в проёме открытой двери маячит ещё кто-то. Глупо было думать, что Земянский остался бы со мной один на один. Заставляю себя стоять на месте, собирая всё своё терпение в кулак. Теперь мне понадобится очень много терпения. И наглости.

— Дальше что? Могу спокойно выйти?

— Выходи, — кивает в сторону двери Земянский, — с некоторыми условиями.

— С какими?

— Снежана. К ней ты и близко не подходишь.

Я смеюсь:

— Нет, спасибо. Разбирайтесь сами. Совет да любовь, как говорится. Сериал «Укрощение строптивой», второй сезон. А поджог склада мне кто возместит? Я довольно быстро отступился. Думаешь, так же быстро получится вернуть утраченное?.. Пойти к Тахирову и предъявить убытки?

— Я уже предъявил, — холодно улыбается Земянский, — совсем скоро ты отправишься загорать, нежиться на белом песочке. В качестве моральной компенсации.

— Мора-а-альной, — тяну я, — а как насчёт материальной?

— Увы… Скажи спасибо за то, что с тобой разговариваю я, а не Тахиров.

— А ты подумай, Земянский. Мне теперь заниматься нечем, как видишь, готов перепрофилироваться. Расторопный, схватываю на лету.

— Наглый ты, Бесов.

— Приходится. Я родился без золотой ложки во рту. Жизнь не остановилась, надо идти дальше.

— Вернёшься — поговорим.

Глава 37. Снежана

Я не верю Земянскому и фотографиям, в которые он так усердно тыкал меня носом. На нескольких тысячах пикселях, умещающихся на экране диагональю 5,8 дюйма, можно изобразить многое. И вполне возможно, что во всём не найдётся и капли правды. Желаемое за действительное выдавать очень легко. А Земянский достиг в этом невероятных высот. Его упорству, мастерству и железной хватке можно только позавидовать. Похоже, он окончательно решил, что я буду жить у него в доме: привозят часть моего гардероба. А домработница раскладывает вещи по полкам. Я вышвыриваю всё барахло из комнаты, скидываю вниз со второго этажа. Дорогие вещи летят на паркет точно так же, как если бы не стоили ничего.

— Соберите и выкиньте это старьё, — распоряжается Земянский.

Мне становится интересно, способно ли хоть что-то поколебать глыбу этого ледяного спокойствия? Может быть, для этого понадобится поджечь дом и спалить его дотла?

— Нужно избавляться от старого, — кивает Земянский, поглядывая на меня с интересом. Неправильным. Таким, какой я ещё не замечала в его глазах. Становится жутко неспокойно от этого взгляда. Лучше бы и дальше смотрел, видя на месте меня табличку с надписью «удобное приобретение».

— Избавиться ещё бы и от тебя, Земянский.

— Давай ты не будешь называть меня по фамилии, идёт?

— Нет, давай не буду. Здесь нет никого, перед кем нужно изобразить счастливую невесту.

— Считаешь меня пустым местом? — усмехается мужчина.

— Нет, не пустым. Гораздо хуже, чем пустым местом. Лишним элементом в моей жизни.

Домработница по распоряжению Земянского собирает разбросанные вещи в огромный чёрный пакет для мусора. Я вижу, как в её руках появляется шарф, тот самый, что был на мне в вечер встречи с Ромой. Я спускаюсь по лестнице и выхватываю его из рук прислуги.

— А вот это нельзя трогать.

— Тебе не надоело сидеть взаперти?

Внезапно на талию ложится тяжёлая рука Земянского. Он прижимает меня к своему боку, приковывает, словно Прометея к скале. Я выворачиваюсь из его захвата, поднимаясь на несколько ступенек.

— Не трогай меня, Земянский.

— Михаил или Миша, может быть. Так сложно назвать несколько букв?

Земянский поднимается за мной по ступенькам. Паника начинает колотиться где-то в районе горла и сдавливает его ледяными пальцами. Я вбегаю в комнату и подпираю дверь стулом. Убеждаю себя в крепости этого хлипкого заслона, способного стать преградой. Земянский дёргает ручку и толкает дверь. Не выходит.

— Не дури, Снежана. Тебе никто не собирается причинять вреда. Открой дверь.

Я расхаживаю по комнате, обхватив себя за плечи, слушая уверения Земянского.

— Замолчи, пожалуйста. Репетируй свою речь перед избирателями в другом месте!

— Ещё раз спрашиваю. Тебе не надоело сидеть взаперти? Все комнаты проветриваются, но это не идёт ни в какое сравнение с пребыванием на свежем воздухе, не так ли?.. Кажется, тебе нравилось ходить в университет? Не желаешь посетить его?

Гад. Мерзкий торгаш. Я убираю стул в сторону и резким движением распахиваю дверь, натыкаясь на взгляд серых глаз Земянского.

— Торгуешься? Думаешь, можно купить всех?

— Уверен. Вопрос времени и цены.

Я смеюсь.

— А себя ты тоже рассматриваешь, как продажную шкуру?

Земянский облокачивается о дверной косяк и улыбается:

— Я уже давно не живу иллюзиями. И насчёт себя, в том числе. Иначе бы не совался в политику. Ну так что, хочешь развеяться или так и будешь сидеть в четырёх стенах и чахнуть?..

— Если это единственная возможность убраться из этого дома и не видеть твою гадкую физиономию…

— Не такая уж она и гадкая, — перебивает меня Земянский, добавляя, — Михаил. Всего шесть букв. В противовес девяти буквам, из которых состоит моя фамилия. Сократишь своё время.